Михаил Кикоин: "...в ожидании чуда"

Более благополучные белорусские Кикоины были предпринимателями, ремесленниками и финансистами, жили в Гомеле. Семья Мишеля перебрались в Минск, и отец отправил его в Минское коммерческое училище, но ничего путного из этой затеи не вышло. Мальчик покрывал рисунками поля своих ученических тетрадей и в конце концов был отдан в «академию» Крюгера, где и нашел друга на всю жизнь – Хаима Сутина. Через три года, в 1908 г., против воли семьи, вместе с Сутином он перебрался в Вильно. Друзья были приняты в тамошнее художественное училище. Там к их компании присоединился Пинхус Кремень. С этого времени три друга были практически неразлучны.
И.Г. Рыбаков, в классе которого они занимались, оказался пылким поклонником французских импрессионистов. И хотя в Вильно в те годы вряд ли можно было найти оригиналы Моне или Ренуара, уроки Рыбакова, по-видимому, сыграли роль в последующих событиях. По окончании училища друзья столкнулись с обычной для молодых художников из черты оседлости проблемой. Дорога в столичные художественные школы Петербурга и Москвы была для них практически закрыта. В художественной жизни Вильно господствовали академические традиции пятидесятилетней давности. И три молодых человека выбрали Париж. На этот раз семья Мишеля не возражала: юноша уже успел зарекомендовать себя активным социалистом, членом Бунда, и родители, по-видимому, решили, что из двух зол нужно выбирать меньшее.
Куда должны были направить свои стопы молодые люди, решившие стать художниками и вышедшие весной 1912 года на шумную площадь Наполеона III перед Северным вокзалом, на который прибывали в Париж поезда из Прибалтики? До Монмартра, со времен постимпрессионизма слывшего центром художественной жизни Парижа, а значит и всего мира – минут сорок пешком. Купола венчающей его церкви Sacre-Coeur видны от вокзала.
Еще совсем недавно, осенью 1908г, группа молодых художников, назвавших себя «кубистами» и обосновавшихся в Bateau-Lavoir на Монмартре (Пикассо, Брак, Леже, Мари Лорансен...) учинила скандал на открытии ежегодного «Салона», отвергнувшего работы Брака. Нетрудно было вспомнить подобный скандал, имевший место почти полвека тому назад назад, когда была отвергнута «Олимпия» Мане ставшая теперь классикой французской живописи. Однако, начиная с 1910г, художники начали покидать обжитой Монмартр и один за другим перебираться на южную окраину Парижа, в район Монпарнас, еще недавно бывший сельским предместьем, состоявший из отдельных островков городской застройки, окруженых зеленым морем садов и огородов. Как раз в эту эпоху основные улицы района – бульвары Монпарнас, Распай, авеню дю Мэн – интенсивно застраивались многоэтажными домами, но переулочки еще хранили воспоминания о недавней полусельской жизни. В бывших конюшнях, каретных сараях, складах легко можно было оборудовать помещения для студий, а в кафе и дансингах на бульварах кипела вечерняя и ночная жизнь.
Кроме молодых французов, спустившихся с Монмартра, на Монпарнасе стали обосновываться иностранцы. Солидные колонии скандинавов и немцев, прибывавших в Париж для завершения своего художественного образования, нищие эмигранты из Восточной Европы, Испании и Италии, экзотические фигуры, явившиеся из Центральной и Южной Америки, и даже из Японии! На Монпарнасе новоприбывшие художники легко находили себе крышу над головой и поддержку соотечественников, обосновавшихся там несколькими месяцами или годами раньше.
Одним из самых замечательных обиталищ нищих и вдохновенных иноземцев был «Улей» (La Ruche). Своим возникновением «Улей» обязан скульптору-академисту, светскому ваятелю бюстов Альфреду Буше. В историю искусства Буше вошел не своими мраморами, а двумя поступками. В свое время он представил боготворимому им Родену молодую женщину-скульптора Камиль Клодель. История отношений этих двух исключительных личностей вошла в мифологию искусства ХХ века. Позднее, получив огромный гонорар за скульптурные портреты румынской королевской четы, он истратил его на покупку участка в проезде Данциг, упиравшемся в окружную железную дорогу. А после закрытия Всемирной выставки 1900 года Буше купил остатки нескольких павильонов. Самым замечательным из этих строений была восьмиугольная ротонда павильона вин с крышей в виде китайской шапки, делавшей его похожим на улей. Собрав эти павильоны на своем участке, он основал колонию художников, в центре которой стоял «Улей», разгороженный на 24 треугольных мастерских. За пользование помещениями «папаша Буше» назначил чисто символическую плату, и на регулярных выплатах никто не настаивал. Именно в «Улей» направились Кикоин и Кремень с Северного вокзала. Хаим Сутин присоединился к ним в июле следующего 1913 года.
Обитатели сотен студий, перебравшиеся после 1910 г. на Монпарнас из разных стран, заполнявшие многочисленные академии и художественные школы, делавшие свои первые самостоятельные работы, а по вечерам стекавшиеся в кафе на его главном бульваре – вот из этого огромного и разношерстного потока возникло странное образование, называемое теперь «Парижской школой». Еврейские художники составили существенную ее часть: Шагал, Модильяни и Сутин признаны ее основателями. В числе самых ее заметных представителей – Цадкин, Липшиц, Кислинг, Мане-Кац, Сюрваж, Кикоин, Кремень. Но были еще румын Бранкузи, русский Архипенко, чех Купка, финн Сюрваж, испанцы Миро и Пикабиа, мексиканец Ривера, чилиец Ортис де Сарате, японец Фудзита... И никому из них не пришло бы в голову отделять от «Парижской школы» своих французских друзей, работавших в тех же студиях, участвовавших в тех же выставках, проводивших вечера в тех же кафе на перекрестке Вавен и его окрестностях. Пикассо, ван Донген, Леже, Дерен, Вламинк, Матисс... невозможно очертить границы. В конце концов, возникновение термина «Парижская школа» означает всеобщее признание того, что в течение 20 лет вплоть до начала Великой депрессии 1929 года центром мировой живописи и местом, где зарождались ее новейшие течения, была недавняя окраина Парижа, район бывших каменоломен, который веселые студенты Сорбонны еще в прошлом веке прозвали Монпарнасом.
К неразлучным друзьям в «Улье» быстро пристало коллективное прозвище “Troika”. Хотя Сутин не имел там постоянного жилья (он довольно скоро перебрался в другую колонию монпарнасских художников на улице Фальгьер), он нередко и подолгу гостил у своих друзей, особенно во времена безденежья, которое бывало либо полным, либо абсолютным. Соседнюю с Мишелем мастерскую в ротонде занимал Марк Шагал. Трое друзей записались в Национальную школу изящных искусств к Ф. Кормону. Жизнь в «Улье», битком набитом эмигрантами, многие из которых, помня о своих птичьих правах, предпочитали на всякий случай держаться подальше от властей предержащих, была далеко не райской. Но чем она привлекала – так это свободой, которой обитатели комунны пользовались безвозмездно. Никто никого ни к чему не принуждал. В крайнем случае, давали совет, но чаще делились пенсионом, полученным от родственников, оставшихся далеко на востоке. Жителей «Улья» часто навещали друзья-поэты Аполлинер, Сандрар, Жакоб, Сальмон. А что до радостей парижской жизни – так ведь это же Монпарнас! И любой художник знает, что в «Ротонде» или «Доме» он получит свою долю света и тепла, кофе в кредит, а может и знакомство с маршаном или просто любителем, который заинтересуется его искусством.
Академические принципы мэтра Кормона не слишком вдохновляли Кикоина и его друзей. Мишель проводил долгие часы в Лувре и Люксембургском музее, изучая и копируя работы Делакруа, Шардена, Рембрандта, Курбе, Сезанна и импрессионистов. Городские пейзажи, написанные в это время, еще полны литовской меланхолии («La Ruche под снегом», 1913). Для пополнения бюджета Кикоин работал фоторетушером.
Война 1914 года приостановила бурные художественные процессы, происходившие в недрах Монпарнаса, вынудила граждан стран –противников Антанты покинуть Францию, лишила монпарнасцев ценителей и покупателей их произведений и сделала существование нищих иностранцев в Париже еще более неустойчивым. Хрупкая канва вольной жизни «Улья», этой «Виллы Медичи для нищих», была разрушена в течение нескольких дней. Многие иностранные художники с энтузиазмом откликнулись на призыв Б. Сандрара и Р. Канудо вступать в ряды добровольцев французской армии. Мишель Кикоин тоже записался в «Армию иностранных рабочих», но через несколько месяцев демобилизовался и вернулся обратно в «Улей». В конце 1914г. он женился на своей соотечественнице Розе Бунимович, уроженке Минска. А в 1915 году у Мишеля и Розы родилась дочь Клэр. Конца войне пока не предвиделось, но художники и поэты (в основном получившие ранения) начали возвращаться на Монпарнас. Потихоньку стала налаживаться культурная жизнь. В летние месяцы 1916 и 1917гг Кикоин даже выбирался на «пленэр» на Лазурный берег (в Серэ и Кань). Модильяни представил его своим маршанам Шерону и Зборовскому и нескольким коллекционерам. Пошли первые продажи. Например, коллекционер-любитель, полицейский сыщик Декав (родственник писателей братьев Гонкур), посетив мастерскую Кикоина, унес с собой 15 полотен и 40 рисунков, оставив хозяину 200 франков.
После февральской революции в России большинство политэмигрантов, составлявших заметную часть клиентуры монпарнасских кафе, исчезли из Парижа, но за оставшимися русскими полиция ненавязчиво, но пристально присматривала. В префектуре в личном деле Кикоина было начертано: «большевик, но не опасный». Наконец наступили мирные дни. Оставшиеся в живых жители художнических коммун Левого берега вернулись на Монпарнас. «Улей» за время войны пришел в глубокий упадок. Беженцы из прифронтовой Шампани, заселившие его в 1915 году, порубили деревья на дрова, развели огороды на газонах. У «папаши Буше» не хватало ни здоровья, ни денег, чтобы привести городок в порядок. Но Мишель Кикоин не покидал «Улей». В 1920 году у него родился сын Жак (Янкель). Мишель к тому времени стал полноправным членом сообщества художников. После первых персональных и групповых выставок он был принят и в Осенний Салон. В 1924 г. Мишель и Роза получили французское гражданство, а в 1926 г. приобрели дом в бургундской деревне Анэ-сюр-Серэн. По правде говоря, это был полуразвалившаяся крестьянская хижина, но Мишель взял кредит и отремонтировал строение, превратив его в «райский уголок», убежище, куда он возвращался как домой в течение всей своей жизни.
Период «бури и натиска» Парижской школы подходил к концу. Париж заполонили американцы, которым необычайно высокий курс доллара по отношению к франку позволял чувствовать себя богачами. С подачи американцев началось повальное увлечение современным искусством, и Монпарнас превратился в туристский объект. Сбылось меланхолическое предсказание Гийома Аполлинера, который еще в 1913 году, когда все только начиналось, написал в газете Mercure de France:

 

Нищенской богемной жизни монпарнасских художников, «великому братству ненастных дней», пришел конец. Почти каждый из них нашел свою живописную манеру, обзавелся связями с галерейщиками, и подыскал себе более фешенебельное обиталище, хотя многие из старых монпарнасцев предпочли не покидать пределы VI и XIV округов, в которые входят кварталы Монпарнаса.
Мишель Кикоин прожил в проезде Данциг дольше многих своих друзей. Детство Клэр и Янкеля прошло в «Улье», этом необыкновенном царстве свободы, среди художников, поэтов, маргиналов всех сортов, населявших ветшающие строения, под старыми деревьями, среди корней которых ютились скульптуры, когда-то вывезенных Альфредом Буше с давно забытой всемирной выставки, или оставленные авторами, жильцами «Улья». Но и Кикоины в конце концов покинули обветшавший фаланстер. В 1927г они перебралась в дом с мастерской в Монруже под Парижем. А в 1933г Мишель вернулся на Монпарнас и поселился в ателье на улице Brezin в нескольких кварталах к югу от старого Монпарнасского кладбища неподалеку от приходской церкви Университетского городка.
К этому времени живописная манера Кикоина окончательно сложилась. Он работал в традиционных жанрах – портрет, натюрморт, пейзаж, причем парижские улицы и дворики вдохновляли его не меньше, чем сельские пейзажи Бургундии или горы Лазурного берега. В отличие от своего друга Сутина, он не нуждался в яростной деформации изображаемого объекта, чтобы достичь желаемой экспрессии, хотя энергичность его мазка сравнима с сутиновской. Природный дар колориста помогал ему запечатлеть буйную игру голубых и лиловых солнечных пятен на скучной каменной кладке, едва прикрытой серо-зеленой виноградной лозой, стены крестьянского дома в Анэ-сюр-Серэн («Дом, называемый Шато», гуашь 1935), или «поймать» порыв ветра, прорывающегося сквозь кроны огромных пирамидальных тополей, нависших черно-зеленой стеной над красными черепичными крышами хижин на короткой деревенской улочке («Большие тополя», масло 1928). Его палитра по разнообразию оттенков и тончайших сочетаний разных тонов близка к палитре импрессионистов минувшего века, но опыт фовизма и, конечно, экспрессионизма – новейших течений европейской живописи во времена его ученичества – существенно сказался на живописной манере Мишеля Кикоина.
Кикоин стал признанным «представителем» Парижской школы. В 1925, 1927 и 1929 годах прошли его первые персональные выставки за океаном в нью-йоркских галереях Brummer и Bernheim. В 1927 году его работы были представлены в Осеннем Салоне на выставке с широковещательным названием Grands et Jeunes d’Aujourd’hui, что можно перевести как «Зрелые и молодые сегодня». По-видимому, он проходил на этой выставке по разряду «грандов». А в 1928 году его картины появились в Москве на большой выставке «Современное искусство Франции». Кикоин свои картины в Москву сопровождать не стал, отдав предпочтение поездке на юг в Серэ с Сутином (равным образом не ездил он и на свои выставки в Нью-Йорке). Позднее он выставлялся в группе русских художников на выставках, организованных совместно с советскими культурным организациями в парижских галереях d’Alignan и Zak.

С началом мирового кризиса золотые годы Монпарнаса закончились. После краха Уолл-стрита в октябре 1929г почти вся колония американцев отправилась на родину. Немцы и скандинавы вернулись домой еще раньше, бывшие эмигранты из стран Восточной Европы стали признанными мэтрами французской живописи и скульптуры, а Монпарнас превратился в обычный парижский район, правда со своей легендой. Хотя нельзя не признать, что найти район без своей легенды в этом городе не так-то просто! Несмотря на всемирный экономический кризис, положение Мишеля Кикоина в художественном мире Франции осталось довольно прочным. В различных галереях организовывались его персональные выставки, картины Кикоина стали приобретаться для постоянных экспозиций музеями разных стран: его полотна купили художественные музеи Филадельфии, Токио, Гренобля, уже упоминавшаяся галерея Bernheim в Нью-Йорке.
Анэ-сюр-Серэн остается прибежищем души художника. Как он сам вспоминал:

 

Тем временем наступил 1939 год. Немцы вторглись в Польшу, началась «Странная война». Мишеля Кикоина мобилизовали во французскую армию, он служил в резервном полку в Суасоне. Дом в Анэ был разграблен, пропало много картин и акварелей. После капитуляции Франции Кикоина демобилизовали, и он остался в оккупированном Париже. Будучи обязанным по приказу оккупационных властей носить желтую звезду Давида, Кикоин приколол ее на лацкан пиджака, «чтобы она гармонировала с желтизной галстука», как он с некоторым высокомерием объяснял друзьям. Хаима Сутина это объяснение не удовлетворяло. Он свою желтую метку выкинул и с Мишелем основательно разругался. Он уверял друга, что эсэсовцы фотографируют всех, носящих желтые звезды и составляют списки. Мишель отвечал, что он еврей и не видит причины скрывать это и отделять себя от других евреев. К концу 1941 года ситуация в Париже сильно ухудшилась, и Янкель, находившийся в свободной зоне в Тулузе, уговорил Мишеля присоединиться к семье. Там уже находились многие парижские друзья, и в их числе Пинхус Кремень. Сутин оставался в Париже, где и умер в 1943 году в больнице от прободения язвы желудка. Хаим Сутин похоронен на старом Монпарнасском кладбище... В Тулузе семья Кикоин оставалась до конца войны. В галерее Chappe-Lautier в 1945 году был устроена его персональная выставка, а художественный музей города приобрел два его полотна. Первое послевоенное лето Мишель провел в Анэ-сюр-Серэн.
Вернувшись к мирной жизни, Кикоин продолжал работать в своих излюбленных жанрах портрета и пейзажа, регулярно выставлялся в галереях Парижа, Монпелье, Нью-Йорка. Несмотря на свою устойчиво высокую репутацию в Соединенных Штатах, он так и не высказал особого желания посетить Новый Свет. В то же время провозглашение еврейского государства в 1948 году вызвало глубокий и сочуственный интерес художника, и уже в 1950 году он предпринял свое первое путешествие в Эрец Исраэль. Эта поездка продолжалась три месяца. Он смотрел на Израиль глазами живописца – открыл для себя ослепительный свет, обрушивающийся с иерусалимских небес на сухие вершины Иудейских гор, приморские дюны, живописные арабские деревни. Он много писал, встречался с родственниками, в свое время перебравшимися в Палестину. В иерусалимском Национальном музее, в Хайфе и Тель-Авиве прошли его персональные выставки, несколько картин были приобретены музеями страны. Из второй поездки, состоявшейся в 1953 году, он привез альбом цветных литографий «Дети Израиля», вышедший в Париже через три года. Третью и последнюю поездку в Израиль Мишель Кикоин предпринял в 1958 году.
В послевоенные годы Кикоин приобрел вкус к путешествиям. Кроме Израиля он совершил поездку по Испании, неоднократно бывал в Англии, подолгу гостил у дочери, жившей в те годы на юге Франции. Среди выставок с его участием, во множестве проходивших в различных городах Европы и Америки стоит отметить большую экспозицию «Русские художники-эмигранты в Париже» (галерея Redfern в Лондоне, 1954), выставки «Сутин и его круг» в Нью-Йорке (1959), «Сутин, Модильяни и их время» (музей Galliera, Париж, 1961). В 1964 году «Салон художников – свидетелей нашего времени» присудил Кикоину первый приз за работу «Любовь, источник жизни» - большое полотно, выполненное энергичными мазками в охристых тонах и изображающее молодую женщину, лежащую на траве, прижавшегося к ней ребенка и мужчину примостившегося у их ног и глядящего на своих близких с любовью... В 1967 году Мишель отдал последнюю дань другу своей молодости Хаиму Сутину, выполнив его портрет в смешанной технике (гуашь, акварель, пастель).

4 ноября 1968 года Мишель Кикоин умер в своей мастерской на улице Brezin от инфаркта.
В октябре 1973 г. в Galerie de Paris состоялась большая ретроспективная выставка М. Кикоина, на которой было представлено 94 его картины. А за три недели до этого события в той же галерее закончилась выставка Сутина. Так пути двух друзей, покинувшие 60 лет тому назад свою бедную родину, чтобы стать настоящими живописцами в художественной столице мира, пересеклись в последний раз в одной из крупнейших парижских галерей. Хаим Сутин вошел в историю искусства как один из основателей Парижской школы, открывшей новые горизонты для живописи ХХ века, а Мишель Кикоин стал одним из характерных ее представителей.
Сын Мишеля, Жак Кикоин также стал профессиональным художником. Он подписывает свои картины псевдонимом “Yankel” . Вместе с сестрой Клэр он основал Фонд Кикоина под эгидой общественной организации “Fondation du Judaisme Francais”. Основной своей задачей фонд считает собирание работ Мишеля Кикоина и художников круга Парижской школы, издание альбомов и монографий, посвященных его творчеству и «возрождение интереса, который подвигнул этих иностранцев со всех четырех стран света собраться во Франции в начале века».
Автопортрет много говорит о художнике, иногда больше, чем он сам желал бы сказать о себе. Наверно, еще больше сообщают о художнике портреты, сделанные его друзьями. Мишель Кикоин оставил немало своих автопортретов, выполненных в различных техниках. Разглядывая эти портреты и фотографии, сделанные в различные периоды жизни художника, я невольно искал черты фамильного сходства с лицами моих ближайших предков – отца и дяди. Фотографическое сходство, особенно на снимках 50-х – 60-х годов, найти довольно трудно. Невысокий, круглолицый, с аккуратно сформированными усиками, классическим еврейским «высоком лбом» – лысиной, плавно восходящей от надбровных дуг к темени и аккуратно ограниченной подстриженными височками, – все это идеально подходило к образу человека, ведущего регулярный «буржуазный» образ жизни, научившегося спрямлять острые углы, находить общий язык с самыми разными людьми, быть приятным в компании друзей, собравшейся в кафе на бульваре Монпарнас, и счастливым в кругу семьи. Короче – преуспевшего и признанного мэтра, живущего в обыкновенном городе Париже, когда-то бывшем художественной столицей мира, умеющего радоваться жизни, а на вопрос корреспондента, чем он собирается заняться в ближайшие годы, заданный в 1964г, коротко ответившего – «стареть».

Но графические и живописные автопортреты с этими фотографиями как-то не вполне совпадали. Вот автопортрет 1920 г (акварель, перо) – серьезный еврейский юноша с большими слегка удивленными глазами, прикрытыми круглыми очками и пухлыми неулыбающимися губами; чистый лист бумаги в одной руке и карандаш в другой. Автопортрет маслом 1944 г. – человек, за плечами которого длинная жизнь. Губы сложились в улыбку, но веселой эту улыбку никак не назовешь. Быстрый эскиз 1948 г, сделанный свинцовым карандашом – небритые щеки, коробочка тфилин, наложенная на лоб... Другой рисунок того же года – художник в капитанке и матросской робе, вложивший немалую толику самоиронии в свое изображение. Гуашь 1959 г – тот же ракурс en face, что и на юношеском рисунке 20-го года, такие же круглые очки, скорее увеличивающие, чем прикрывающие карие глаза, но вместо вопрошающего взгляда – спокойное согласие с увиденным.
Внимательно изучавший Рембрандта, во многих своих автопортретах Мишель Кикоин придавал себе формальное сходство с голландцем, каким мы его знаем по поздним автопортретам, исполненным в доме на Jodenbreestraat в Амстердамском гетто. Берет, косо посаженный на голову, невеселые, многое видевшие глаза в сетке морщин, улыбка человека, способного понять и принять все узнанное и пережитое (рисунок чернилами, штриховка шариковой ручкой, 1960). Такой человек мог оставаться ближайшим другом невыносимого Хаима Сутина на протяжение всей жизни этого неприкаянного гения, так и не вписавшегося в круг респектабельных мэтров «Парижской школы», отказаться поехать в Нью-Йорк на собственный вернисаж, а вместо этого при первой же возможности отправиться в только что отвоеванную евреями Палестину, восхищаться там живописной нищетой арабских деревень и с высокомерной гордостью носить на лацкане пиджака звезду Давида в черные годы немецкой оккупации Парижа.
И вот карандашный портрет молодого Мишеля Кикоина, сделанный Модильяни в 1919 году. Юноша в пенсне, сидяший скрестив руки за столиком монпарнасского кафе. Чуть-чуть измененные пропорции, удлиненное в обычной манере Модильяни лицо, четко прорисованный нос и абсолютно точно схваченный изгиб губ. И я, наконец, вижу черты молодых Абрама и Исаака, знакомые мне с детства по старинной фотографии 1932 года, сделанной в родительском доме во Пскове.
Дети Мишеля Кикоина учредили фонд "Fondation Kikoine", которая занимается изданием книг, посвященных истории Парижской школы и популяризации творчества своего отца и художников его круга. В Тель-Авивском университете на деньги этого фонда построен выставочный зал "Дом Кикоина", в котором имется постоянная экспозиция работ Мишеля Кикоина и регулярно проводятся выставки современного искусства. Каждый год Фонд присуждает приз имени М.Кикоина, предназначенный для поддержки творчества молодых израильских худохников.