Глава 5. Расцвет

Продолжение книги "Цфат - мистический город искусств". Начало: глава 1, глава 2, глава 3, глава 4.

С течением времени «квартал художников» окреп и превратился в уникальное явление в Израиле. Каждый художник имел свою небольшую студию: здесь он работал и здесь же предлагал на продажу свои творения посетителям и туристам.
Расцвет «квартала художников» пришелся на вторую половину 1950-х — 1960-х годы, когда здесь работали Мордехай Авниэль (бывший председателем его общественного совета), Арье Алвейль, Арон Гилади, Симон Карчмар, Цви Ливни, Йосеф Косоноги, Элияху Гат, Мордехай Леванон (он много работал в Цфате и прежде, но свою постоянную студию открыл только в 1962 году) и другие. В 1970-е годы к ним присоединились Александр Боген, Мула Бен-Хаим, Зеэв Кун, Дан Москона, Иехуда Родан, Дан Ливни и другие.
Появились и художницы. Первой была Циона Таджер, потом к творческой колонии присоединились художницы Милия Лауфер, Евгения Белкина, Ципора Бреннер, Мальвина Каплан, Захава Одес-Штерн, Бланка Таубер, Энн Медали, Хенья Тейхман, Хая Шварц, Рика Швимер, Анна Либлих, Мирьям Мегидон, Кока Лапидот, Стефа Рейс, Ципора Коэн-Раз, скульпторы Соня Закс, Наоми Шиндлер и Малка Хейдеккер и другие.

В автобиографической статье, помещенной в изданном в 1981 году альбоме репродукций ее избранных произведений, Циона Таджер вспоминала: «Переулки Цфата и окрестные пейзажи очаровывали и манили. Вместе со мной там обосновалось еще несколько живописцев, основавших творческий квартал. На первых порах у нас не было электричества, и для освещения использовались лампы, где горело масло. Не было и воды — ее мы приносили в емкостях из источника, находившегося неподалеку»[38]. В комнатах легендарного ныне «Улья» на Монпарнасе тоже не было ни воды, ни отопления, но созданные там произведения на века переживут своих творцов. То же самое можно сказать о работах цфатских живописцев, преодолевавших бытовые невзгоды ради того, чтобы посвятить свою жизнь искусству.
В зимние месяцы почти все художники и художницы жили в Тель-Авиве или его окрестностях, а с середины весны и до поздней осени — в Цфате. В городе открылось несколько гостиниц и санаториев, постояльцы которых, наряду с иностранными туристами, приезжавшими во всемирно известный центр Каббалы, были основными покупателями художественных произведений.
Не будет преувеличением сказать, что цфатская живопись фактически стала отдельным направлением в израильском искусстве. Хотя среди этих художников поч- ти не было людей, ревностно соблюдавших иудейские традиции, — единственными исключениями были уроженец греческого города Салоники рав Иехуда Лео Патилон и уроженец Египта рав Цви Рафаэли, — многих из них привлекали цфатские синагоги, и прежде всего ашкеназская, основанная раввином Ицхаком Лурия, и сефардская синагога Абуав, а также, конечно, гора Мерон. Художников завораживало сочетание ближневосточной архитектуры зданий, в которых находились синагоги, с их очевидно европейским, в особенности в ашкеназских молельных домах, внутренним убранством. Хотя живописцев и графиков привлекал не столько декоративный, сколько мистико-символистский аспект.

Интересно, что Хаим Гликсберг, Циона Таджер, Яаков Векслер и Арье Любин, хотя и работали в разных городах, но интерьеры синагог рисовали только в Цфате. В этом отношении Цфат остался уникальным городом-явлением: он стал не только основным центром сосредоточения наиболее значительных художников Израиля, но и единственным объектом их творческого постижения.
Циона Таджер следующими словами выразила свое впечатление от города, в котором работала много лет: «Цфат построен в горах, его небольшие домики как будто растут прямо из скал. В Цфате сосуществуют два мира — реальный и фантастический. Стоя на равнине перед подъемом в Иерусалим, ощущаешь свое бессилие и ничтожность перед лицом величественных гор и всей многовековой истории легендарного города.
Напротив, у подножия Цфатских гор чувствуешь не их твердыню, а скорее открытость и безграничность лежащих на них облаков — и по дороге в Цфат как будто сам возносишься к ним»[39]. Правда, так чувствовали город далеко не все художники. К примеру, пейзажи, созданные Реувеном Рубиным в окрестностях Цфата, практически неотличимы от работ, написанных им в Эйн-Кареме, ныне входящим в состав Иерусалима. «Я не писал пейзаж как таковой, — заметил он в своей книге воспоминаний, — а создавал идеальные формы и образы, не относившиеся к какому-то конкретному времени. Иерусалим, Тверия, Цфат и Яффо на моих полотнах были окрашены в цвета, существовавшие в моей фантазии. Каменные стены Иерусалима... и окутанный в мистический ореол Цфат отражали отличительные черты этих городов в давно ушедшие эпохи»[40].
Любопытно, что, несмотря на статус Иерусалима как столицы Израиля и нахождение в нем почти всех государственных учреждений (кроме Министерства обороны и — до 1994 года — Федерации профсоюзов), «свой» квартал художников в этом городе так и не появился. Как писала Мирьям Таль в коротком предисловии к изданному в 1971 году альбому работавших в «квартале художников» Цфата живописцев и скульпторов, и Цфат, и Иерусалим находятся на высоте многих сотен метров над уровнем моря и сильно выделяются (в отличие, скажем, от Тель-Авива) из окружающей среды, в определенной мере переставая быть ее частью: в Цфат, как и в Иерусалим, нельзя просто «поехать», туда нужно «подняться»...[41]
Иерусалим был городом слишком официальным, даже официозным. При этом до 1967 года он оставался разделенным, а городскую тишину время от времени нарушали автоматные очереди. Цфат очень тяжело пережил Войну за независимость, город был сильно разрушен, его покинули большинство проживавших в нем арабов[42], но с тех пор там сохраняются мир и спокойствие, столь необходимые художникам для концентрации на своем творчестве.
Иерусалим — это город, в котором дважды был построен и дважды разрушен Храм, в то время как Цфат оставался центром каббалы и мистицизма. Центром Иерусалима являлась Храмовая гора, тогда как из Цфата открывается красивый вид на гору Мерон, которая, однако, находится за пределами городской черты.
Иерусалим хранит в себе память о самых трагических страницах еврейской национально-религиозной истории, причем на горе, где прежде находился иудейский Храм, ныне стоят две мечети. Большое число верующих иудеев надеется, что в Иерусалиме будет построен Третий Храм. По сути Иерусалим видится этим людям городом, который так и не стал таким, каким он должен быть. Подобного «ореола незавершенности » нет вокруг Цфата, бережно хранящего еврейское национально-религиозное наследие и не претендующего ни на какую «отсутствующую грандиозность».

Особое значение Цфат обрел в поисках израильскими художниками «Востока». Если рассуждать географически, Касабланка и Рабат находятся на тысячи километров западнее Вильно (Вильнюса) или Варшавы, но в Израиле выходцы из Марокко традиционно относятся к числу «восточных» евреев, тогда как уроженцы Литвы и Польши — к числу «европейцев», которых по умолчанию считают «Западом». В итоге Цфат стал местом встречи художников, родившихся пусть и в Восточной, но все же Европе, с реальным «Востоком». Причем «Востоком», представленным в двух измерениях. Во-первых, с арабами, которые даже если и не были исконными жителями Палестины, но несомненно принадлежали к ближневосточной цивилизации и являлись неотъемлемой частью ее этнографического колорита.
А во-вторых, с евреями из стран Леванта и Магриба, «восточный» компонент идентичности которых был и оставался весьма значительным. В различных источниках приводятся разные данные по демографии города. В изданной перед революцией «Еврейской энциклопедии» говорилось, что в 1904 году в Цфате жило семь тысяч евреев[43], что составляло треть его населения. Тогда как в современной публикации утверждается, что в конце XIX века население Цфата достигло примерно одиннадцати тысяч человек, 70 которых были евреями, и из них примерно 70 принадлежали к ашкеназским общинам, а 30 — к сефардским[44].

В дальнейшем и численность населения города (сократившаяся к началу 1949 года до четырех тысяч человек [45]), и доли в нем каждой этнонациональной группы менялись. При этом Цфат всегда оставался многонациональным и мультиконфессиональным Историк искусства Гидеон Офрат даже настаивал на том, что, «сталкиваясь» с незнакомым для них «Востоком», некоторые художники работали под влиянием не только европейской ориенталистской живописи, но и «ориенталистской декоративности» и даже искусства персидских миниатюр[46]. Даже если это утверждение чересчур смелое, Цфат как город, находящийся на перекрестке культур, религий и традиций, несомненно привлекал художников и оказывал влияние на их творчество.
Кстати, в «квартале художников» Цфата жили не только художники. Буквально напротив дома Мордехая Леванона находится дом, в котором жил видный писатель и драматург Иехошуа Бар-Йосеф. В отличие от всех художников, ни один из которых не был уроженцем Цфата, Иехошуа Бар-Йосеф как раз в Цфате родился и здесь прожил первые пять лет. В 1969 году, после долгих скитаний, он вернулся в родной город, где и оставался последние 23 года своей жизни. Вышедшая в 1979 году на иврите его книга «Волшебный город» как раз посвящена Цфату.
Как правило, большинство художников, живя в том или ином городе, «отдают ему дань» несколькими картинами, на которых запечатлевают его здания и ули- цы, но при этом не превращают сам город в героя своих произведений. Похожая ситуация происходит и в Цфате. Есть огромная разница между тем, чтобы рисовать в Цфате, и тем, чтобы рисовать Цфат. Почти все работавшие в этом городе живописцы рисовали его (Якоб Штейнхардт и Арон Гилади, Лео Кахан и Элияху Сигард, Зеэв Кун и многие другие), но для троих очень различных между собой художников Цфат стал не только местом, где они жили и работали, но и глав- ным «героем» их творчества. Речь идет об Исааке Френкеле-Френеле, Яакове Эйзеншере и Дане Москоне.

Исаак Френкель-Френель впервые побывал в Цфате в 1919 году, в первый год своего пребывания в Палестине/Эрец-Исраэль, и был мгновенно очарован этим городом[47]. Исаак Френкель-Френель был художником-экспрессионистом, явным и последовательным продолжателем традиций Хаима Сутина и, в несколько меньшей степени, Жоржа Руо. Краски на его холстах были сгущены до предела и даже в обыденных композициях передавали сильнейшие, практически экстатические эмоции. Яаков Эйзеншер разработал оригинальный стиль, в котором чувствуется сильное влияние кубизма (и это при том, что кубизма как такового в эрец-исраэльском искусстве никогда не было).
В свою очередь, Дан Москона в большой степени воспринял традиции пост-импрессионизма, и если на картинах Исаака Френкля-Френеля и Якова Эйзеншера Цфат представлен целостным, единым, нерасчленимым, то Дан Москона тщательно прорисовывает каждый камень мостовой и стен домов, обращая внимание на каждую лестницу, каждое окно, каждый балкон...
Еще одним живописцем, развивавшим в Цфате традиции пост-импрессионизма, был Иехуда Родан, прибывший в Израиль из Румынии в 1961 году. Как и Реувен Рубин в своих работах 1920 х — 1950 х годов, Иехуда Родан гармонично «вписывал» Цфат в окружающую среду. На его картинах — в отличие, скажем, от работ Мордехая Леванона — Цфат не предстает вершиной, к которой нужно подниматься. Напротив, художник подчеркивал неразрывную связь Цфата с его пасторальным окружением. Те же самые места, что побуждали Исаака Френкеля-Френеля, Мордехая Леванона, Йосла Бергнера, Браху Биньямини, Элияху Гата, Иехиэля Кризе и некоторых других художников к крайней экспрессивности, рождали в душе Иехуды Родана гармонию и спокойствие. Подобные чувства навевают пейзажи окрестностей Цфата, созданные Довом Лобковским, Альбертом Гольдманом и некоторыми другими художниками.

Каждый работавший в Цфате живописец создавал образ и облик города таким, каким его видел и чувствовал. На картинах Иехуды Родана, как и на пейзажах Клода Моне, Камиля Писсарро и Поля Сезанна, глаз отдыхает, заставляя зрителя забыть обо всем. Напротив, Исаак Френкель-Френель не только наполнял визуальные образы Цфата поистине кровоточащей экспрессивностью, но и в ряде своих произведений превращал Цфат в место действия отдельных библейских сюжетов, которые в Книге Книг, вообще-то говоря, происходили в совсем других местах. Эта иконография Цфата, как «возвышенного», так и «земного», породила столь разные визуальные образы, что трудно поверить, что речь идет об одном и том же городе.
Если смотреть из Цфата на юго-восток, то хорошо видно Тивериадское озеро (оно же озеро Кинерет). Многие художники создали работы, запечатлевшие вид этого озера со стороны Цфата. Можно упомянуть одну из картин Яакова Эйзеншера, а также лиричный пейзаж Милии Лауфер, имевшей свою студию не только в Цфате, но и в Тверии, непосредственно на берегу озера Кинерет.
Художники Цфата отличались большим стилевым разнообразием. Трудно даже поверить в то, что пейзаж окрестностей Цфата напоминающий о традициях барбизон- ской школы, был написан Людвигом Блюмом в 1951 году, спустя два года после создания Авраамом Натоном картины «Цфат», представленной на второй выставке группы «Новые горизонты», в которой видно влияние ташизма и других направлений западноевропейского абстрактного искусства середины ХХ века. И это несмотря на то, что автор впервые побывал в Париже лишь в 1951 году[48].

В «квартале художников» в Цфате время казалось словно спрессованным, и на расстоянии считанных метров друг от друга работали мастера, принадлежавшие к раз- ным творческим школам и традициям. При этом большинство художников на протяжении многих лет сохраняли верность собственному творческому стилю, хотя у некоторых (в частности, у Исраэля Палди и Моше Кастеля) он довольно существенно менялся на протяжении их творчества. Художники, развивавшие с середины 1960-х годов традиции сюрреализма, прежде всего Зеэв Кун, Дан Ливни и Барух Эльрон, обогатили художественную биографию Цфата, усилив ее символическую составляющую, и без того бывшую весьма значительной. Дан Ливни, видевший Цфат существующим в каком-то ином измерении, как бы подчеркивал тем самым мысль, что сквозь любые, даже самые древние стены будут всегда пробиваться ростки новой жизни. Цфат Дана Ливни более возвышенный, чем земной, но при этом символическое вознесение Цфата на его картинах не опирается на мир каббалистов и синагог. В то же время Авраам Натон и его последователи передавали образы Цфата путем абстрактной живописи, а художники-сюрреалисты, оставаясь в рамках фигуративной живописи, «поднимали» ставший для них родным город на вершину экзистенциального обобщения.

Источники:

38. Цит. по: Циона Таджер. — Тель-Авив: Массада, 1981 [на иврите].
39. Цит. по: Циона Таджер. — Тель-Авив: Массада, 1981 [на иврите].
40. Реувен Рубин, Реувен. Жизненный путь и избранные произведения.. — С. 186.
41. Мирьям Таль, «Влияние Цфата на его художников» // Квартал художников в Цфате. — Цфат, 1971. — С. 6 [на иврите]. 42. См.: Натан Шор, История Цфата. — С. 255–260; Мордехай Наор, «Цфат в Войне за независимость» // Цфат и его достопримечательности, под ред. Эли Шиллера и Габриэля Баркаи. — Иерусалим: Ариэль, 2002. — С. 122–127 [на иврите].
43. Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — Том 14, столбец 47.
44. См.: Хагай Амицур, «Кладбища в Цфате». — С. 158.
45. См.: Элиша Эфрат, «Население Цфата» // Цфат и его достопримечательности, под ред. Эли Шиллера и Габриэля Баркаи. — Иерусалим: Ариэль, 2002. — С. 24 [на иврите].
46. Так он писал о Пинхасе Абрамовиче и Менахеме Шеми; см.: Гидеон Офрат, «Искусство и художники в Цфате». — С. 187 и 189.
47. См.: Amnon Barzel, Isaac Alexander Frenel (Jerusalem: Massada, 1974), р. 17.
48. Ирит Хадар, Авраам Натон. — Тель-Авив: Тель-Авивский музей искусства, 2008. — С. 15; анализ картины «Цфат» см. там же на стр. 48 и 52 [на иврите].