Художник-интеллектуал: Еврейский Ренессанс Самуэля Бака

 

Город, где он родился 12 августа 1933 года, назывался Вильно и находился в Польше, вследствие чего родными языками будущего художника были польский и идиш, которыми в равной мере в совершенстве владели его родители. Частью Литвы город стал вследствие советской оккупации Восточной Польши и принятого тогдашним руководством решения вернуть Литве ее столицу, до этого вынужденно перенесенную в Каунас.

Однако пакт Молотова – Риббентропа продержался недолго, между недавними союзниками, делившими Восточную Европу, началась страшная война, и уже в 1941 году Вильнюс был занят немецкими войсками, а над евреями нависла смертельная опасность тотального уничтожения.
«Когда мы как-то недавно гуляли по Вильнюсу, прямо возле нас остановилась полицейская машина, полицейский стал что-то строго говорить по-литовски, и я инстинктивно перепугался, – рассказал художник на встрече со своими зрителями. – Мой спутник перевел мне, что полицейский, беспокоясь за нашу безопасность, указал, что нельзя ходить по мостовой, а только по тротуарам. Боже мой, знал бы он, что его коллеги семьдесят пять лет назад следили как раз за тем, чтобы евреи, которым было запрещено ступать на тротуары, не поднимались на них с мостовых».
Как известно, более чем девяносто процентов вильнюсского еврейства погибло в огне Холокоста, что положило конец существованию «литовского Иерусалима»; среди расстрелянных в Понарах в июле 1944 года был и отец Шмуэля, Йонас Бак, которому не было тогда и 37 лет. Мальчику же и его матери удалось спастись, укрывшись в монастыре бенедиктинцев, где они прятались вплоть до прихода в Литву частей Красной армии. Художник и сегодня начинает каждое выступление с выражения благодарности людям, с огромным риском для себя спасшим его самого и его мать.

Однако в советской Литве мать будущего выдающегося живописца оставаться не захотела, и в 1945 году начался длинный путь скитаний тогда 12-летнего подростка, закончившийся в 1993 году обретением нового дома в пригороде Бостона в США. За почти полвека, прошедшие между этими двумя датами, Самуэль Бак жил и рисовал в пяти разных странах: из лагеря переживших Холокост беженцев на территории Германии он в 1948 году добрался до Израиля, откуда, отучившись в Академии художеств «Бецалель» и пройдя трехлетнюю службу в армии, он в 1956 году направился вначале во Францию, а потом в Италию. После десяти лет в Европе он вернулся в Израиль, где с трехлетним перерывом, во время которого он жил и работал в Нью-Йорке, оставался до 1980 года. Следующие за этим тринадцать лет вновь прошли в Европе – во Франции и Швейцарии, а последние годы крупнейший живописец еврейской диаспоры нашего времени живет и работает в США.

Отвечая на мой непосредственно ему заданный вопрос, художник ответил, что, где бы он ни жил, всегда считал и ощущал себя «мальчиком родом из Вильно». Фактическая точность требует, однако, указать, что в родной город, покинутый в 1945 году, он впервые вернулся лишь пятьдесят шесть лет спустя, осенью 2001 года; за прошедшие с тех пор восемнадцать лет он побывал в Вильнюсе шесть раз. Из четырех внуков художника ныне ни один не живет ни в Вильнюсе, ни в Израиле, и еврейский мир, в целом, от них достаточно далек, ибо с родителями они говорят почти исключительно по-французски. В израильских школах тринадцатилетних ребят просят написать едва ли не первую в их жизни самостоятельную работу по истории – об их семейных корнях. Во французских школах такой традиции нет, и Самуэль (Шмуэль) Бак создал ее сам. В 2004 году, в год бар-мицвы его старшего внука Рафаэля, он привез его в Вильнюс, чтобы дать юноше хоть какое-то представление о том, где и как жили его предки за более чем полвека до этого.
Спустя шесть лет этим же маршрутом с дедушкой-художником в Вильнюс приехал достигший тридцатилетия второй внук. Однако в город, где погибли их прадедушка, прапрадедушка и прапрабабушка, эти молодые люди приезжают лишь на экскурсию, это очевидно не «их» город...

К моменту нападения Германии на Советский Союз в Литве жили примерно четверть миллионов евреев, включая пятнадцать тысяч беженцев из Польши, шесть тысяч беженцев из Клайпеды и около десяти тысяч евреев в районах, переданных из Белоруссии Литве осенью 1940 года; более двухсот тысяч из них погибли в Холокосте, активными пособниками которого были местные националисты.
Согласно данным переписи населения 1959 года, численность евреев Литвы составляла 25 тысяч человек (включая переселившихся уже после окончания Войны выходцев из других республик Советского Союза), однако вследствие процессов ассимиляции, с одной стороны, и эмиграции – прежде всего, в Израиль и США, – с другой, число евреев снизилось за прошедшие с тех пор шесть десятилетий почти в девять раз! На весь Вильнюс осталась лишь одна синагога, число прихожан которой исчисляется лишь десятками.

Художник возвращает себя и своих внуков в еврейское Вильно, бывшее частью Польши, но этого города давно уже нет на карте мира. В детстве Шмуэль Бак говорил с родителями по-польски и на идиш, и не скрывает, что «о существовании литовского языка даже не подозревал». Сегодняшние власти страны на литовском языке чествуют художника как «своего», вероятно, не до конца осознавая, что в его – и, конечно, не только его – случае география проигрывает истории, и в Вильнюс из Вильно Бак добрался, проделав огромный путь, через Понары, где навсегда остались лежать его предки, Германию, Израиль, Францию, Италию, Швейцарию и США; нынешний Вильнюс – совсем не «его» Вильно…

Трагедия состоит в том, что никакого «более своего» места он так и не обрел. В ходе нашей беседы Шмуэль Бак рассказывал о том, насколько чужим и чуждым он и другие пережившие Холокост евреи из Восточной Европы чувствовали себя в Израиле в первые годы борьбы за отстаивание только обретенной государственности. «Бен-Гуриону были нужны евреи-герои, воины, борцы за государственность. Мы в его глазах таковыми не были».
Будучи призванным в 1953 году в израильскую армию, он демобилизовался, полностью отслужив трехлетний срок, не скрывая, что ненавидел каждый день своего нахождения в армии, где он почти не имел возможности рисовать.
«Закончив службу, я получил стипендию на учебу и полетел во Францию, поклявшись, что ноги моей больше никогда не будет в армии, – рассказывал художник. – Однако спустя считанные недели, как я прилетел в Париж, в конце октября 1956 года, началась израильско-египетская война, и я сразу же побежал в израильское посольство во Франции, спрашивая, когда и как мы, резервисты, можем попасть на призывные пункты».
К счастью, война эта не продлилась и десяти дней, и из Франции на нее никого не призывали. Бак остался, чтобы искать еврейский Вильнюс своего детства в Париже, где во второй половине 1950-х годов еще работали Михаил Кикоин, Пинхус Кремень, Мане-Кац и другие выходцы из Восточной Европы, так же воссоздававшие навсегда оставленный ими мир на своих полотнах. К этой экспрессионистской традиции был близок и Бак, но семь лет, впоследствии проведенных им в Италии, к середине 1960-х годов привели к формированию его совершенно уникального художественного стиля, который можно назвать «сюрреалистским искусством еврейского Ренессанса». Это определение уместно использовать в двух значениях.

Во-первых, очевидно влияние художников Возрождения, в особенности Тинторетто, Тициана и Джорджоне, на технику, композицию и цветовую палитру произведений Бака; представляется, что наследие художников Возрождения Бак в значительной степени воспринял и переосмыслил сквозь призму произведений родившегося в Греции и прожившего многие годы во Франции, но все же остававшегося итальянцем великого художника-сюрреалиста Джорджо де Кирико.

На вопрос о том, были ли они знакомы, Бак дал утвердительный ответ, заметив, однако, что его собственных картин, по его мнению, сам де Кирико никогда не видел, о чем остается лишь сожалеть (из классиков сюрреализма на его выставках побывал лишь выдающийся бельгийский художник Поль Дельво в 1966 году, однако как раз наследие Дельво в творчестве Бака практически не прослеживается).
Во-вторых, при всем его внимании к беспримерной трагедии Холокоста, Бак все же остается человеком, никогда не теряющим надежду на торжество космополитического гуманизма, на мир без ксенофобии и антисемитизма. Хотя он никогда не рисовал израильские (или какие-либо иные) пейзажи и достижения, его, очевидно, можно назвать художником еврейского национального возрождения, ибо его работы одна за другой демонстрируют несломленность национального духа, сохранение еврейством присущих ему черт. «Новому еврею» сионистского эпоса Бак настойчиво противопоставляет традиционного европейского еврея диаспоры, говорящего и читающего книги на разных языках, ценящего ученость и знания, и стремящегося реализовать себя в контексте высших достижений науки и культуры.

Несмотря на то, что под знаком разрушения и Холокоста развивалось всё его искусство на протяжении семидесяти пяти лет, у него нет ненависти к Германии и немецкой культуре. Говоря о прочитанных (а в последние годы преимущественно прослушанных) им книгах, он поделился сильнейшим впечатлением, которое оказала на него еще в 1946 году книга Франца Верфеля «Сорок дней Муса-Дага», а в последующие годы – произведения Франца Кафки и Томаса Манна, также написанные на немецком языке, литературную стройность которого Бак отметил особенно. В совершенстве владея французским, он в последние годы прослушал все семь романов Марселя Пруста из цикла «В поисках утраченного времени». Называя среди своих любимых книг и «Анну Каренину», он не без сожаления отметил, что этот роман Л.Н. Толстого он читал в переводе, но, чтобы лучше прочувствовать произведение, на двух равно близких ему языках: по-французски и по-английски.

В этой связи заслуживает упоминания тот факт, что, несмотря на четверть века, проведенных в США, американское искусство, а уж тем более то, что принято называть «американским образом жизни», не оказало на Бака никакого влияния; сам он, говоря об американском влиянии, даже использует глагол not polluted – «не загрязнило», подчеркивая, что «университетский» штат Массачусетс, где он живет, больше напоминает Европу, чем Америку. В американской живописи после Второй мировой войны очевидно доминировал абстрактный экспрессионизм, но даже американские художники, сохранявшие верность фигуративной живописи, как Эдуард Хоппер, Эндрю Уайет и Норманн Рокуэлл, никак не повлияли на его искусство. Бак был и остался уникальным самородком: в каждой из своих биографий он благодарно перечисляет имена своих педагогов, указывая, что в Лодзи брал уроки у профессора Рихтарского, в Мюнхене – у профессора Карла Блохерера (1889– 1964), в Академии художеств «Бецалель» у Яакова Штейнхардта (1887–1968) и Яакова Эйзеншера (1896–1980), однако в его исключительно самобытном искусстве практически невозможно найти следов влияния никого из них.

Где бы он ни жил, Бак остается европейцем, путешествуя от эпохи Возрождения до фантастического реализма и сюрреализма и обратно, и эта Европа всегда с ним и всегда в нем. Отвечая на заданный ему как-то вопрос, что же во всем этом непосредственно «еврейское», художник, не скрывающий, что с точки зрения конфессиональной идентичности, находится между атеизмом и агностицизмом, поднял брови и возразил:
«Именно такими и были мои родители и та еврейская среда Вильно, в которой я вырос».
Нацисты приложили огромные усилия для того, чтобы выкорчевать евреев из европейской истории и культуры. Своим искусством Шмуэль Бак заявляет, что этого им сделать не удалось и не удастся, что евреи были, есть и останутся неотъемлемой частью богатой и космополитичной европейской культуры.

Создание народом, подлежавшим, с нацистской точки зрения, тотальному уничтожению, своего национального государства, есть в немалой степени акт пусть и запоздалой и достигнутой страшной ценой, но победы над гитлеризмом. Не менее важна, однако, и другая сторона медали, состоящая в том, что такая победа невозможна без сохранения еврейского присутствия в европейском обществе и европейской культуре; в конце концов, в Освенцим, Треблинку и в Понары направляли евреев не из Палестины/Эрец-Исраэль, а именно из порабощенных нацистами стран Европы. Гитлер и его приспешники стремились прийти к Европе, «очищенной от евреев», а потому создание в одной из европейских столиц музея еврейского художника, вопреки всему, сумевшему спастись в те страшные годы, и в значительной мере посвятившего этим годам все свое последующее творчество, есть важный акт пусть и посмертной, но очевидной исторической победы европейского еврейства над идеологией и практиками нацизма.

В бостонской Pucker Gallery, начиная с 1969 года, практически ежегодно проходят персональные выставки Бака. Среди его выставок, с успехом прошедших в разных странах, выделяются экспозиции в залах Brandeis University (1976) и Hebrew Union College (1994), музеях Холокоста в Хьюстоне (1997, 2012, 2016) и Флориде (2001, 2007), в израильском Национальном институте памяти жертв Катастрофы и героизма «Яд Ва’шем» (2006), а также во многих других музеях и университетах в разных странах. Творчеству Самуэля Бака посвящен вышедший в Германии фильм Autumn of the World – Samuel Bak, a Painter from Israel (1975), а также многие десятки изданных книг и художественных каталогов.
Среди них: Monuments to our Dreams. Encounter with the Painter Samuel Bak in Sketches, Letters, Records, под редакцией Рольфа Калленбаха (Wiesbaden und Munchen: Limes Verlag, 1977); Bak: Paintings of the Last Decade, с предисловием Поля Нагано (New York: Averbach Fine Art, 1978); Samuel Bak: The Past Continues, с предисловием Поля Нагано (Boston: Pucker Safrai Gallery, 1988); In A Different Light – The Book of Genesis in the Art of Samuel Bak, с текстом Лоренса Лангера (Boston: Pucker Art Publications, 2001); An Arduous Road. Samuel Bak. 60 Years of Creativity, под редакцией Иехудит Шендар (Jerusalem: Yad Vashem, 2006); Return to Vilna in the Art of Samuel Bak, с текстами Лоренса Лангера и самого художника (Boston: Pucker Art Publications – Syracuse University Press, 2007); Representing the Irreparable: The Shoah, the Bible, and the Art of Samuel Bak, под редакцией Данны Фейуэлл, Гарри Филлипса и Ивонн Шервуд (Boston: Pucker Art Publications, 2008); Samuel Bak: Stations in Life (Vilnius: The Tolerance Center of the Vilna Gaon State Jewish Museum, 2011); и монументальный том Samuel Bak: Between Worlds. Paintings and Drawings from 1946 to 2001, под редакцией Ирен Тайлер (Boston: Pucker Art Publications, 2002). В 2001 году в издательстве Университета штата Индиана была опубликована книга его воспоминаний и размышлений Painted in Words: A Memoir, предисловие к которой написал известный израильский писатель Амос Оз; позднее эта книга вышла и в переводе на литовский язык.
Три американских университета удостоили художника звания «почетного доктора», а в 2017 году он был удостоен звания почетного гражданина Вильнюса.
Самуэль (Шмуэль) Бак не только спасся от гитлеровцев, избежав физического уничтожения, но и силой своего творческого гения одержал над ними окончательную победу.