Картины бывшей киевлянки Зои Черкасски кому-то кажутся пасквилем на Израиль, кому-то – на Советский Союз. В эксклюзивном интервью художница рассказала, зачем подложила свинью раввину, как жилось в Киеве семье директора гастронома и что больше всего шокировало советских репатриантов в Израиле.
– Нам уже доводилось вместе работать с куратором «Правды» Амитаем Мендельсоном, так что между нами было полное взаимопонимание. Никакого давления с его стороны не было. Более того, Амитай привнёс идеи, о которых я сама, возможно, и не подумала бы. Он предложил выставить больше картин, связанных не столько с репатриацией, сколько с детскими воспоминаниями из СССР. Как, например, та картина, где две девочки прыгают на кровати. Или та, на которой гопник крутит нунчаки перед зеркалом. У меня в голове воспоминания о Союзе относились к другому проекту. А теперь я понимаю, что добавить в выставку о Большой алие мир «советского человека» было очень удачным ходом. Я рада, что мы это сделали.
- Многие твои картины изображают шок «советских» репатриантов от израильской действительности. Ты ориентировалась на личный опыт?
– У меня по приезде было ощущение аута. Никто из нас за границей никогда не был. И получилось так, что репатриация была по совместительству и первой поездкой за границу. Никто толком не знал, как Израиль выглядит, даже фотографий особо не видели. Конечно, были какие-то заметки про Израиль в советских журналах, но по ним сложно было составить адекватную картину. Так что поколению наших родителей пришлось совсем непросто. В «совке» они хорошо ориентировались, понимали, что к чему, а тут поначалу даже «доброе утро» сказать не могли. Естественно, возникало ощущение, что земля из-под ног уходит. Какие-то вещи казались в первое время дикими. Например, при мне женщина в автобусе достала рулон туалетной бумаги. Я аж побледнела – подумала, что она сейчас будет с ним делать?! А она высморкаться хотела. На стол туалетную бумагу ставили вместо салфеток. Это сейчас тут тоже все стали, скажем так, вилкой и ножом есть, а тогда, в начале 90-х, все как-то попроще было.
- На одной из твоих картин запечатлена сцена, как раввин находит голову свиньи в холодильнике молодой семьи из СССР, изо всех сил пытающейся пройти гиюр. К чему ты это?
– Конкретно такого я не видела, это гротеск, но мне доводилось слышать про подобные вещи. Я бы сказала, что мои картины делятся 50 на 50. Половину комических моментов мне довелось наблюдать самой, а половина как бы витала в воздухе. Вот, например, вопросы гиюра, как в этой картине. То, что религиозные евреи приходят домой и заглядывают в кастрюли, всё это было на слуху, но конкретную ситуацию со свиньёй я, конечно же, придумала. Мне вообще свойственно подмечать смешное, характер у меня такой. В любой ситуации, какой бы драматичной или тяжелой она ни была, я всегда найду что-нибудь ироничное. Этот подход роднит меня с Зощенко. Можно сказать, что в «Правде» я такой же художник, как Зощенко писатель.
- У тебя есть ностальгия по СССР?
– У меня есть ностальгия по моему Советскому Союзу, по тому времени, когда я была ребенком в благополучной семье. Мне до сих пор задают иногда вопросы о СССР, которые просто бесят. Считают, например, что мы все в ГУЛАГе сидели. Лично я в ГУЛАГе не сидела и в Союзе жила совсем неплохо. Мой дедушка в Киеве был директором гастронома, так что у нас всё было. Это создавало иллюзию, что дедушка сможет достать в принципе всё что угодно и где угодно. Но приехав в Израиль, люди теряли свой статус, становились обычными рабочими и пенсионерами. А ведь в Союзе умение всё доставать было не просто их фишкой, это же была часть их самоидентификации.
- Ты продолжишь использовать советскую тему в своем творчестве?
– Я даже собираюсь в неё ещё больше углубиться. Есть целый пласт советского искусства, который не был принят и до сих пор считается полным «отстоем». Это весь период от Малевича до Кабакова. Дескать, да, Малевич – это такая фигура, которая переменила ход искусства, радикальный авангардист, но потом у вас, мол, 70 лет сплошных концлагерей. И я с этим не согласна. Во всех периодах советского искусства были интересные художники. Вот был, например, Дейнека – он рисовал в жанре соцреализма, но делал это изумительно. И я уже не говорю про прикладное искусство. Вспомните советские мозаики. Недавно вышла книга по мозаике в советской Украине, я вот купила и не могу оторваться. Это теперь моя настольная книга. А вообще, на Украине сейчас декоммунизация идёт, и там стали всё ломать, портить. В Киеве есть станция метро «Большевик», она украшена мозаикой с надписью «Свобода-Равенство-Братство». И вот недавно какой-то дебильный чиновник заявил, что тут, мол, ещё коммунистический лозунг остался и надо его уничтожить, хотя, вообще-то, это лозунг французской революции.
Советское монументальное искусство – где ещё такое было? Ну вот кто сейчас даст денег такую мозаику зафигачить? Капиталистический мир – он другой, он на это денег не потратит. Никто не вкладывает так в искусство на государственном уровне, как это делали в СССР. В киевском метро много прикладного искусства высокого уровня. Все эти керамические рельефы – их же в свое время лучшие художники Украины делали! Это всё были госзаказы. И получались реально потрясающие вещи. В Израиле иногда видишь в кибуцах какие-то рельефы, мозаики, которые инспирированы советским искусством. Это тоже интересно бывает, но масштабы, конечно, совершенно не те.
- Есть мнение, что искусство в Израиле держится в основном на людях с левыми взглядами. Согласна?
– Сейчас многие политики – например, министр культуры Мири Регев – говорят, что всё искусство левое. Во многом так оно и есть. Как говорил товарищ Сталин, «других писателей у меня для вас нет». Действительно, в правом лагере художников мало. Возможно, они и есть, но я лично затрудняюсь назвать художников с явно правой позицией. Искусство предполагает некое постоянное сомнение, постоянную перепроверку взглядов. А для того чтобы быть по-настоящему убеждённым правым патриотом в Израиле, сомнение совсем ни к чему, оно сильно мешает.
Андрей Бар, Jewish.ru
