Алек Д. Эпштейн, Я-Тора
Живущий и работающий в Израиле с 1991 года живописец Петр Глузберг занимает совершенно особое место и в искусстве современного Израиля, и в искусстве российского зарубежья.
Так исторически сложилось, что победное шествие импрессионизма, ставшего, начиная со второй половины 1870-х годов, доминирующим направлением во французской – и шире, западноевропейской – живописи, практически не затронуло Россию, художники которой перескочили от салонного академизма – к реализму, от реализма – к символизму, а далее – к постимпрессионизму. При этом мир переливающихся мазков и буйства светлых красок, уже почти полтора столетия приковывающий внимание миллионов людей к произведениям Огюста Ренуара, Клода Моне и их современников, практически не вошел в русское искусство. Как отмечал В.А. Филиппов в своей книге «Импрессионизм в русской живописи» (2003), «на всех этапах своего рождения и развития русский импрессионизм оказывается не до конца проявленным, “смазанным”, завуалированным, выступающим в смеси с другими художественными течениями».
Что же касается израильской живописи, то и в этой стране импрессионистское искусство практически никогда не существовало. Вопреки тому, что можно было бы предположить, до 1920-х годов Иерусалим, при всей его значимости для духовной истории человечества, рисовали очень мало, а все остальные места в Палестине – еще меньше. В Эрец-Исраэль искусство стало развиваться с началом «второй алии», т.е. в середине первого десятилетия ХХ века; первое художественное училище – «Бецалель» – было основано Борисом Шацем (1867–1932) в 1906 году. В те дни, когда импрессионисты проводили свои знаменитые выставки, эрец-исраэльского искусства не существовало как такового.
Позднее живопись и в России, и в Израиле, и в русском зарубежье, развивалась своими путями. Во второй половине ХХ – начале XXI века от художников часто требовалась идейность – либо во имя развития новых парадигм искусства, либо во имя торжества тех или иных идеологических доктрин. Запроса на отражение света и воздуха – главных объектов внимания пленэрной живописи, составляющей самую суть импрессионизма, – не было…
Таким образом, Петр Глузберг в своем творчестве не столько синтезирует российское и израильское художественное наследие, сколько заполняет лакуну, существующую в искусстве обеих стран. Созданный им корпус работ, который можно охарактеризовать как эрец-исраэльский импрессионизм, имеет большое значение как один из редких, и при этом весьма значительных, примеров пленэрной живописи, ставящей во главу угла неповторимость каждого момента самостоятельного бытия природы. Израильское искусство последних десятилетий очень идеологизировано и «конфликтоцентрично»; видный искусствовед Рональд Фюрер справедливо озаглавил свою вышедшую на английском языке монографию «Израильская живопись: от пост-импрессионизма – к пост-сионизму», подчеркнув перенесение акцента с живописной техники, мировоззрения и школы к доминированию в искусстве политического компонента. Глузберг же полностью уходит от идеологий и политических споров в мир, где сиюминутное обретает черты вечного: на его картинах текут реки и опадают листья, колышутся деревья и бьются о берег волны – и эта постоянная изменчивость природы неизменна…
Несколько работ были созданы Петром Глузбергом в Старом городе в Иерусалиме. На картине «Улица в Старом городе» перед зрителем предстает живописный вид средневековой улочки, уходящей в глубь вековых кварталов, осененной массивными изгибами арок и надвратных переходов. Древние каменные стены поднимаются почти до самого неба и заполняют собой все пространство холста, от булыжной мостовой, которая помнит бесчисленные следы многих поколений странников и паломников, и до кусочка лазурного неба, сияющего в вышине, над плоскими крышами зданий. Картина исполнена в живой импрессионистской манере, в спокойной, жизнеутверждающей и умиротворенной гамме: прозрачные, певучие мазки легко ложатся на полотно, мягко перетекая друг в друга, переливаясь теплыми красками охры, горячим зноем бежевых и золотистых бликов, сочными и прохладными голубовато-коричневыми пятнами затененных углов и сводов. Художник переносит на свое полотно очарование тихой улочки, которую не всегда могут оценить и прочувствовать вечно спешащие прохожие и суетливые туристы.
Так и ворота в крепостных стенах Старого города туристы обычно пробегают, не обращая на них особого внимания: ворота нужны лишь для того, чтобы через них попасть куда-то еще, будь то в Еврейский квартал, к Храму Гроба Господня, в монастырь святого Иакова и т.д. Верный своей традиции обращать внимание не на пафосное, но на обыденное (хотя в Старом городе найти объекты, лишенные многовековой истории, практически невозможно), Петр Глузберг создал «портреты» трех из восьми врат Иерусалима: Золотых, Сионских и Яффских.
Золотые ворота – старейшие ворота Иерусалима, и единственные, ведущие прямо на Храмовую гору. Ворота эти были построены римлянами после разрушения Иерусалима в ходе первой римско-иудейской войны 66–71 гг., описанной еще Иосифом Флавием. В настоящее время Золотые ворота заложены камнем, но арки, обозначающие вход, хорошо видны на стене. Золотые ворота состояли из двух входов, называемых «ворота покаяния» и «ворота милосердия». Многие иудеи и христиане отождествляют Золотые ворота с воротами, упомянутыми в пророчествах Иезекииля:
«И сказал Господь: ворота сии будут затворены, не отворятся, и никакой человек не войдет ими, ибо Господь, Бог Израилев, вошел ими…» (Иезекииль, 44: 2).
По иудейской традиции считается, что именно через эти ворота Мессия войдет в Иерусалим. Верующие убеждены, что в этот момент камни, закрывающие Золотые ворота, рухнут, и те, кто покоится на западном склоне Масличной горы воскреснут и первыми увидят Мессию.
В период Византийской империи ворота были открыты; насколько известно, через них в Иерусалим вошел византийский император Ираклий (575–641) после победы над персами. Легенда гласит, что император готовился въехать в ворота с триумфом, на боевом коне, но при его приближении ворота закрылись сами собой и голос с неба сказал: «Иисус вошел в эти ворота скромно, и так же надлежит входить и императору». Тогда Ираклий спустился с коня, снял обувь, после чего ворота открылись перед ним во всю ширь. В XII веке крестоносцы открывали эти ворота дважды в год: на Пасху, в память о входе Иисуса Христа в Иерусалим, и в день памяти об императоре Ираклии. После захвата Иерусалима в 1517 году войсками Османской империи Сулейман Великолепный (1494–1566) в 1541 году приказал наглухо заложить Золотые ворота, чтобы воспрепятствовать входу Мессии. Внутри ворот были построены мечети, а снаружи султан распорядился разместить мусульманское кладбище. Хотя с тех пор прошло уже почти пятьсот лет, за которые власть в Иерусалиме менялась неоднократно, Золотые ворота остаются замурованными. Замурованы они, конечно, и на картине Петра Глузберга, однако от них исходит такое сияние, что становится трудно поверить в то, что свою основную функцию – быть воротами, открывающими доступ к святым местам нескольких религий, – они не выполняют…
Долгое время закрытыми были и Сионские ворота, построенные в 1541 году и соединяющие Армянский квартал Старого города с горой Сион. Как в иудейской, так и в христианской традициях гора Сион – духовный символ великой высоты. Кроме того, эти ворота еще называют «воротами Давида», так как именно рядом с этими воротами находится гробница, в которой, по преданию, похоронен легендарный царь Давид. На верхнем этаже того же самого здания, где располагается могила царя Давид, находится Сионская горница – помещение, где, как считается, была совершена Тайная вечеря. Сионские ворота связывают наиболее сакральные объекты Старого города между собой.
Как в Яффских и Дамасских воротах, проход Сионских ворот конструктивно выполнен в виде ломанной линии для затруднения продвижения осаждающих внутрь ворот. В 1948 году во время первой арабо-израильской войны в районе Сионских ворот велись жестокие бои; ворота были сильно повреждены, когда бойцы израильской армии безуспешно пытались выбить из Старого города войска Арабского легиона. Многочисленные выбоины на Сионских воротах, напоминающие о тех трагических днях, можно увидеть и сегодня. Вплоть до объединения Иерусалима ворота были закрыты, перед ними проходила пограничная полоса между иорданскими силами в Старом городе и израильскими – на Сионской горе. После Шестидневной войны 1967 года Сионские ворота были открыты и отреставрированы. На картине Петра Глузберга (см. первую фотографию выше) эти ворота изображены будто бы открытыми, но при этом в полумраке, заставляя зрителей гадать, можно ли действительно пройти через них, причем загадка эта тем более сложна в связи с тем, что на этой, как и на остальных работах П.Х. Глузберга, не изображены люди: к воротам никто не приближается и из них никто не выходит.
Яффские ворота, построенные в 1538 году, – самые известные и наиболее оживленные ворота Старого города, основной вход в Христианский и Армянский кварталы; через эти ворота каждый час проходят сотни людей: евреи, арабы-христиане, мусульмане, армяне, а также многочисленные туристы и паломники. Именно через них в 1898 году въехал в Иерусалим на своей карете германский император Вильгельм II (1859–1941), именно через них в 1917 году прибыл английский генерал Эдмунд Алленби (1861–1936) после разгрома турецких войск, что ознаменовало окончание четырехсотлетнего правления турок в Палестине. Однако картина «Яффские ворота» создана Глузбергом принципиально иначе, чем две предыдущие: на ней ворота вовсе не изображены – в них (или совсем рядом с ними) стоял художник, рисовавший трехэтажное здание в христианском квартале Старого города, расположенное в считанных метрах от Яффских ворот, напротив Цитадели Давида, прямо перед началом знаменитого на весь мир иерусалимского рынка. Верный своему принципу поиска гармонии и красоты в обыденном, Глузберг запечатлел наименее известный визуальный фрагмент, который только и можно было изобразить, стоя в Яффских воротах. Стены нарисованного им трехэтажного здания кажутся почти воздушными, и хотя на этой картине вообще нет зелени (редкий случай в творчестве П.Х. Глузберга), дом кажется органически вписанным в природный ландшафт.
В Израиле Петр Глузберг получил признание как зрителей, посетивших одиннадцать его выставок, так и критиков, свидетельством чего стало вручение художнику премии имени Якова Фихмана. Достаточно сказать, что этой же премии несколько десятилетий назад был удостоен выдающийся израильский живописец Нахум Гутман (1898–1980) – один из всего пяти израильских художников за всю историю государства, кому посмертно был создан отдельный мемориальный музей. Благодаря Петру Глузбергу Иерусалим заиграл новыми, импрессионискими, красками. В панораму художественных образов вечного города оказалась вписана еще одна замечательная нота.
