Марат-Меир Яхнин: "Самореабилитация с помощью и благословением Музы!"

 

 

"Я родился 28 июня 1939 года в Белоруссии, в городе Речица Гомельской области.   Благодаря моей маме, которая ждала второго ребенка, удалось  всунуться  всей  нашей семьёй:  бабушке, дедушке,  её маленьким братьям и мне, двухлетнему, в проходивший мимо воинский эшелон. И  дальше, с множеством пересадок, мы оказались в Средней Азии, Казахстане, в колхозе «МОПР». Мой папа и два маминых старших брата ушли на фронт. В колхозе мама выращивала рис.  Дедушка работал сторожем на ферме. Маленький братик, который родился, прожил меньше года и умер. Я  мало  помню это время, потому что много болел. Но какие-то воспоминания сохранились: дедушка вырезал из деревяшки балалайку и сказал: «Ты будешь на чём-то играть!» Так и вышло, я стал художником.  А  дедушку  там похоронили.  После войны  мы вернулись в Белоруссию.  Помню разрушенный Гомель и почти уцелевшую Речицу.
Пришли с фронта папа и мамины братья, раненные, контуженные, но живые.  А мамину  сестру с семьёй немцы уничтожили в Бабьем Яру. Не вернулся с фронта папин брат. Папа все годы помогал его семье.  Жизнь  потихоньку  налаживалась. Казалось, что люди после такой страшной войны поумнеют… Но не поумнели. Мой старший дядюшка, раненный-перераненный,  ехал в  вагоне пригородного поезда. Рядом с ним подвыпившие мужики завели беседу о евреях: «Вот они такие и разэтакие. А на войне прятались в кустах. Правда, служивый?»  Хотелось дядюшке огреть их своим знаменитым костылем.   Но…  один из них   протянул руку. Не знал он, с кем имеет дело.  Дядюшка так сжал протянутую руку своей  богатырской, что визг стоял  на весь вагон.   И лишь один из них догадался извиниться. В вагоне стояла тишина.
Я пошёл в школу, впервые увидел цветные карандаши, краски. Сам пришел в художественную студию Дворца пионеров. И живопись стала моей судьбой.  Учителем и наставником  был художник Леонид Павлович АбрамОвич, который сумел оценить юное дарование. Мы остались творческими друзьями на долгие годы. Вместе выходили работать на пленэре. После пятого класса работал  подсобником каменщика и  учился  в школе рабочей молодежи. Потом, как положено, армия, по возвращении работа на фанерном комбинате, чрезвычайное происшествие с угрозой остаться без правой руки, полуторогодовая инвалидность. Самореабилитация с помощью и благословением Музы! Паломничество с одним этюдником в Ленинград, обычные мытарства по общежитиям, лимитная прописка, работа маляром и одновременно вечерние занятия в 4-х годичных  Репинских рисовальных классах при Академии художеств имени Репина. А дальше жизнь — зарабатывание хлеба насущного, семья, дети, внуки. Моя жизнь изображена на картине «Автобиографический автопортрет», где я на плече держу огромные  кисть и молоток. Впрочем, это тоже новый, по сути, подход к жанру в искусстве. Жизнь толкала меня к молотку, а Муза привела в Профессиональный Союз Художников России.
С 1997 года в Санкт-Петербурге прошло несколько моих  персональных выставок. «Живая душа природы», «Волшебный мир реализма», «Мой Пушкин».
.. Принимал участие в ежегодной городской выставке « Художники Санкт-Петербурга»  в выставочном зале «Манеж». Участвовал в общих и персональных  передвижных выставках.
В журнале «Нева» опубликованы статьи о моём  творчестве. Появились поклонники, многие из которых стали друзьями.  В Санкт-Петербурге вышла книга Лауреата премии Министерства культуры РФ, обладателя главной реставрационной награды «ЗОЛОТОЙ СКАЛЬПЕЛЬ»- заведующего мастерской по реставрации деревянной мебели Русского музея — Мукина Ивана Михайловича — «Лесных древес богатство бытия».

В Краеведческом музее родной Речицы есть и мои работы.
Пришло время выпустить Альбом, оставить о себе память. Были отобраны работы, вступительную статью написал Сырковский Владимир Михайлович, ст. научный сотрудник Научно- исследовательского Мемориальный музей-квартира Исаака Израилевича Бродского. Альбом вышел в свет в 2009 году.
 С  ноября  2010 года я живу в Израиле.  Перевез сюда все картины. Был принят в Союз Художников Израиля.  Провел несколько   персональных   выставок  для жителей кибуца  «ГАЛ-ОН» (юг Израиля), в хостеле «АМИГУР», в клубе «Приятные встречи».  Принимаю  участие в выставках, которые проводит Союз Художников: в Тель-Авиве, Иерусалиме, Ашдоде, Сдероте.
Моя работа  «Надежда и мудрость Израиля» находится в Молодежном Центре города Нетивот! Картина передана 30.11.15 в Мемориале катастрофы Европейского еврейства. Также две мои  работы опубликованы в одной из книг о 27 героях-евреях.

Картина «Весенний перелёт» находится в собрании Черниговского художественного музея имени Г. Галагана. И немного похвастаюсь…. В каталоге работ этого музея очень лестная оценка моей работы:» Марат Яхнин — один из самых тонких живописцев, художник поколения, выросшего на шедевре кинематографа ХХ века «Летят журавли». Передавая музею работу «Весенний перелёт», он  написал: «Я много дней в одно и то же время приходил писать картину. Это живопись. Она требует определенных условий. Никуда не денешься. В России поля ржи и васильки — дивные синие цветы.   В Израиле — поля золотой пшеницы и  красные маки.  Вдалеке растут  высокие пальмы и кипарисы.  Я был в восторге. В один из дней громадная стая перелетных птиц закружилась над полем и стала медленно  и плавно опускаться. Это было необыкновенно завораживающее зрелище. Пропустить такое я не мог. И  сложилось у меня впечатление, что птицы специально мне позировали. Они так изящно выгибали шеи, переворачивались — и попали в картину. Захотят посмотреть — пожалуйста!» Передохнули птицы, «попозировали»- и снова в путь. И летят, летят, летят журавли — летят, как вечно живые. И живёт культура, которую в новом тысячелетии они несут на своих крыльях миру!
Эта же картина была опубликована на обложке АЛЬМАНАХА №5 Поэтического театра Кирьят-Гата. Поэт Борис Вольфлёнок посвятил ей стихи:

…"Есть такое место в Ленинградской области-Тосно. Поехал я туда в надежде найти что-нибудь этакое  для картины. Долго бродил, но ничего не удивило. Зато в одном из дворов увидел мастера, который пытался привести в порядок самовар. Самовар был необычной формы. Я не мог пройти мимо. Мы разговорились, и он рассказал, что весь их род — мастеровые, «самоварники». Приехали с Урала. И зародилась у меня тема картины — «Самоварных дел мастер». Посидел мне для неё сын хозяина. Несколько дней приезжал к ним, работал и представлял себе мастерового, изнурённого тяжёлой работой. Вот он выбрал несколько минут, чтобы передохнуть…

…» Наступает новый 21-й век. По земному шару медленно ползёт черепаха, оставляя позади грязь, руины после войн, искалеченных, истерзанных войнами людей. Черепаха стремится к свету и миру — они манят её.
На одной из выставок меня спросили: «Художник, почему черепаха ползёт? Почему не свинья? Ведь такой кошмар и такую мерзость черепаха не могла оставить в веке 20-м?» Я ответил, что черепаха МУДРАЯ. Она медленно, но верно движется к намеченной цели в новый век, в новое тысячелетие к мечте Человечества о Гармонии…»
  …»Эту картину я написал в 1975 году, к 30-ю  ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ! Приехал повидать родителей в свою Речицу.  И встретил  этих людей  уже пожилыми.  Я их помнил молодыми. Приходили с фронта односельчане. Редко кто вернулся без отметин, но эту пару я запомнил на всю жизнь. На двоих — две ноги и 4 костыля. Но всегда были очень опрятными. Очереди за хлебом были огромными. Мама меня оставляла, на ладони  писали номер. И очередь  стояла терпеливо. Потом подходила машина с хлебом.  Принимали товар, толпа взволнованно приходила в движение… Тогда  появлялась эта пара. Мужчина аккуратно сворачивал деньги, засовывал их в трещину на костыле и протягивал его продавцу. Тот деньги вынимал и передавал им хлеб. Так же степенно они удалялись… Я много лет хотел посвятить картину героям, которые сумели сохранить человеческое достоинство в страшной беде… И написал ее…»
  …»Я писал эту картину много лет. Искал типаж. Много раз переделывал и  так проникся его судьбой, что не мог от этой темы уйти. Паганини сумел преодолеть все:  зависть, ненависть, злобу и нечистоплотность коллег. Все те, кто его травили, ушли в небытие. Их никто не вспомнит. Я их изобразил мелкими, злобными тенями на фоне ВЕЛИЧИЯ ТАЛАНТА»…

 

  …» Этот маленький островок не давал мне покоя. Очень хотелось написать одинокое дерево, но как-то не задумывалась тема. Пока однажды не увидел островок перед дождём. Я бежал домой за холстом и этюдником, представляя — что и как напишу… Но действительность превзошла все мои ожидания. По небу уплывали очень встревоженные и озабоченные облака. Они торопились. Вода была необыкновенного цвета. А бедное дерево рвалось за уплывающими облаками. Было необыкновенное чувство сопричастности: очень смелый ветер распоряжался, как хозяин. Всё ему было подвластно, всё повиновалось. Несколько дней была такая погода. Я старался не упустить этого чуда — по-другому не скажешь. Сидел до упора. В последний день пришёл — нет этого островка с одиноким деревом. Ветер оказался всемогущим, позволил дереву умчаться за облаками»…
  …»Путешествуя весной со своим этюдником, набрёл я вот на такое чудо! Маленькая избушка, много деревьев, кустов. А главное — очень много скворечников, сделанных с любовью и почтением к пернатым друзьям. И сам домик напоминает скворечник.  Чувствуется, что живет в этом домике очень хороший человек!    Замечательный мужичок «с ноготок».  Он очень обрадовался, что сумел меня удивить.  Все дни, что я приходил писать картину, он сидел рядом и рассказывал о себе, о своей любви к природе, к птицам.  Остался очень доволен моей картиной, просил заглядывать. Я пообещал. Осенью решил посмотреть на «Дворец деда Кузьмы», подошёл, и душа моя заплакала. Не было деревьев, не было скворечников, ушло очарование. Стоял просто домик, который перестраивали, надстраивали. Вышла из калитки молодая мамаша с коляской и на мой вопрос нехотя процедила, что дед помер, а дом им оставил. Ушёл я оттуда расстроенный»…
  …»Осенью День рождения нашего сына. Ставили самовар, благо рядом был лесок. Собрался вот такой красочный натюрморт из того, что было на столе. Сейчас этот самовар в Израиле. И сын уже у себя время от времени его ставит на семейные торжества»…
  …»Бумеранг» — самая злободневная тема: «Меня не касается», «Своя рубашка ближе к телу», «Моя хата с краю», «Ничего не вижу, ничего не слышу». Но ведь настанет момент, и никто не придет на помощь тебе. 
  Было время, когда я очень любил писать этюды в Александро-Невской Лавре. Такое разнообразие лиц. Люди подходили, рассказывали о себе. Откуда только не добирались сюда, у всех свои проблемы. Этот человек ни с кем не разговаривал. Видимо, крепко ему в жизни досталось, людям перестал доверять. Садился рядом со мной, смотрел, как мазок за мазком ложится краска на холст. И так неделю молчал. А потом я попросил  разрешения его написать. Он долго думал, потом  дал понять, что согласен. Жена обычно мне делала какие-то перекусы с собой. Я отдавал их  ему. Видели бы вы, как он бережно, благоговейно  их ел. Единственно, кому он верил, это Господу! Были моменты, когда мне  казалось, что для него  в мире  существуют только он ,земной, и Господь! Мне очень хорошо с ним работалось. Он понимал и уважал моё мастерство, а я благодарен был встрече с очень  мирным человеком.

Люблю эти  стихи Андрея Дементьева:

 

…»Вышли мы с другом-этюдником поискать  что-нибудь интересное. Холсты натянуты, загрунтованы, а идей никаких. Долго шагали по знакомой тропинке вдоль  реки. Тишина, никого нет, только слышно пение птиц. Белка пробежала по своим делам, но меня успела осмотреть…. И вдруг остановился… Как видение передо мной — СЕМЬЯ берёз! Сильный, прямой ствол — отец. Рядом вся такая кокетливая, изящная — мамочка. И молодые берёзки — дети. Изящная кокеточка — дочь. И прямой, с характером — сынок. Я настолько был очарован этой мирной сценкой, что тут же стал делать наброски. А не тут-то было! Я с одной стороны, с другой — всё не то. Не уловить  главного. Уже отчаялся. И вдруг госпожа ворона откуда-то появилась и так лихо примостилась на ветке, что пришлось мне немного отодвинуть этюдник. И всё!  Я понял, что нашёл единственное правильное решение. Так мне хорошо работалось. Любовался  трогательной красотой, изяществом этих берёз. Люди мимо проходили, останавливались. Когда объяснял своё видение – соглашались. Поражались, что сами не увидели.  И все дни, что я  сюда приходил — стояла чудная погода. А в выходные пришёл уже без этюдника, просто попрощаться. И получил шок, от которого долго не мог отойти. «Добрые» люди устроили кострище и срубили молоденькие берёзки. Осиротела «семья».  А если бы я не успел написать эту красоту?»
  …» Это бабушка нашей хорошей приятельницы. Замечательная была старушка. Прожила длинную, очень непростую жизнь. Похоронила всех своих детей. Осталась с внуками. Никого из них не помнила по имени. Но  рассказывала о них маленьких. И была страстной картёжницей. Я её написал с картами и на стуле, который она называла троном»…
  …»Забрели мы с моим другом-этюдником в такие глухие места, что сами удивились. Открылся перед нами маленький хуторок. Не то, заброшенный, не то, временно покинутый — непонятно. В глуши, далеко от дорог, стоят два дома, покосившиеся заборы. Всё заросло кустарником и ещё непонятно чем. И пошёл бы я дальше искать что-то этакое….. Но вот, видимо, душа этого хутора не хотела нас отпускать. Присели мы с моим стареньким этюдником на кособокую скамью у покосившегося забора и залюбовались берёзой. Все деревья стоят зелёные, хотя осень заявила о себе крепко. А берёза рыжая, рыжая. Я редко такое встречал. И вдруг ветки деревьев закачались. Всё пришло в движение. Пейзаж моментально изменился, порывы ветра становились всё сильнее. И мы с другом- этюдником не растерялись. Спешно принялись переносить эту красоту на холст. Как вкусно работалось!»
  Эта работа  — память о нашей соседушке, Нине Николаевне! Имела она дачку, махонькую, кривенькую, недалеко от станции Синявино. Люди моего поколения помнят уроки истории, какие бои шли  на Синявинских болотах. А потом на заводах Ленинграда стали предлагать рабочим участки на тех болотах. Вот наша соседушка сама осушала свой крохотный участок. Возила туда досочки, палочки разные. Сколотила, что смогла и как смогла…. Родных у неё не было, ребёнок умер в блокаду. Дачка эта для неё была отдушиной. Цветы разводила, что-то продавала, тем и жила: пенсия была маленькая. Моя жена посоветовала ей посадить астры — осенние цветы.  На своей работе попросила принести рассаду. И такие астры получились — заглядение.  Каждую осень она привозила специально моей жене охапку  цветов. Но…выбирать приглашала меня — знала, что я моментально буду всё это «мазюкать»(её выражение).  С каким удовольствием я писал этот натюрморт!!!
  …»Часто встречал этого согбенного человека у старого, такого же согбенного, дерева. Издалека казалось, что они о чём-то доверительно беседуют. Встретились два одиночества. Человек говорит, дерево склонилось к нему, внимательно слушает Погода осенняя, но солнечная. А рядом молодая поросль. Жизнь продолжается.  На одной из выставок молодой человек меня спросил: «Старику что ли не с кем   дома поговорить? С деревом общается». Пришлось объяснить, что иногда живая природа лечит и понимает лучше человека»…
  …»Очень люблю эту свою работу. Писал ее  под Ленинградом, на реке Волхов. У соседа была лодка старая, дряхленькая. Он постоянно ее конопатил.  Вечером на ней пересекал реку,  бродил по лесу, травки разные собирал. А поздним вечером возвращался с громадными охапками сирени. Раскладывал все это роскошное приношение на берегу и шел отдыхать. Как же  вкусно писалось мне. Спокойный Волхов, белая ночь, благодарная натура. На одной из моих  выставок  старушка сказала, что эта работа, как намоленная икона, на нее действует…»
«…А это работы, написанные в Израиле! Совершенно всё другое — цвет неба, зелени.  Постоянное ощущение праздника. Люди другие. Они, конечно же, разные, как и везде. Но….Я стою со своим холстом, забываю о воде. Выходит из дома пожилой человек, выносит воду, заставляет пить. Показываю бутылку, но  он  не успокоился, пока я не сделал несколько глотков. И в те дни, пока я писал работу, он меня опекал! »
  …»Меня завораживают солнечные блики на этой улице нашего маленького города. Я  пишу и восхищаюсь тем, как лучи солнца через  зелень отбрасывают  тени. Как это красиво!!!!»
  …»Я всегда говорю, что у природы ЖИВАЯ ДУША. В Санкт-Петербурге одна из моих персональных выставок так и называлась: «ЖИВАЯ  ДУША  ПРИРОДЫ». В Израиле я   не устаю восхищаться особой красотой  природы. Не понимаю, как можно проходить мимо, не полюбовавшись такой  прелестью. Однажды рано утром обратил внимание, как  две пальмы (молодая семья) стоят пронизанные лучами восходящего солнца. Они светятся в этих лучах. И солнце как будто любуется ими…  Неделю в одно и то же время приходил писать эту работу. Очень ее люблю. И вообще, картина, написанная с натуры, несет особую энергетическую силу».
  …»Картину эту писал в память об отце моей жены, Благословенна его память! Тесть мой был верующим. Там, где они жили, евреев никогда не было.  Жили в махоньком деревянном доме, который нуждался в ремонте. А сил и возможностей на это не было.   Каждое утро он накладывал тфилин, набрасывал талит — молился. Его никто не заставлял — это было состояние души. И всегда в Хануку на подоконнике горели свечи! Однажды мы с женой приехали к ним на  попутных поездах, сэкономили время. Подходим к домику — падает снег. Сугробы везде.  На  подоконнике стоит кривенький,  старый светильник, а тесть мой дорогой зажёг все свечи и ставит последнюю в гнёздышко. Вот это и есть ВЕРА!!! »
  …»Выбрались мы с другом-этюдником  побродить в деревеньку неподалёку.  Идём, любуемся берёзами, которых в этом месте великое множество. Сезон белых ночей — непонятно, день ли, вечер.  Тихо, людей нет. Одни мы  среди этого великолепия! И вдруг перед нами  такой натюрморт. Ясно, что не состоялось свидание! Понимаю, что молодой человек был рослый, если так высоко мог положить букет.  И ещё понимаю, что уйти отсюда не могу. Стали мы с этюдником работать. Работали и работали, и работали.  Домой ушли обессиленными.
Картина эта была на выставке в «МАНЕЖЕ». Прошло несколько дней, зашёл я туда посмотреть, как проходит выставка, много ли народа. А дежурная говорит, что какой-то молодой человек хотел меня увидеть. Встретились с ним, он спрашивает, где, когда я писал картину.  Я сказал. Он  подтвердил, что ждал-ждал девушку, а она не пришла. И он так высоко  положил букет, как доказательство своего пребывания. Посмеялись. А говорят,  что ПИТЕР — большой город!»
  …»Вначале я увидел необыкновенной яркости куст. Издалека он смотрелся огромным букетом. И я к нему подошел. Цветы были очень сочными, свежими.  А рядом  находилась СИНАГОГА.  Начал писать и синагогу, и цветы. Хорошо работалось. Подходили люди. Стояли, любовались. А потом дети стали подходить. Рядом с синагогой была школа для мальчиков. И они прибегали после занятий, рассаживались вокруг на асфальте. Сколько я писал картину, столько они сидели. Всегда мимо проходили русскоязычные израильтяне. Переводили вопросы-ответы. И я еще и еще убедился, что нельзя лишать детей воспитания искусством… Эта потребность в человеке заложена. А в последний день откуда-то появились птицы. Им тоже понравились цветы, и они сделали несколько кругов над нами. Это был восторг!!!»
  …»Восторгаюсь высоченными пальмами, которые отважно  встречают напор ветра. Весь день работал: писАл эту пальмовую  ветвь… Она  смело встречала порыв  ветра и изящно возвращалась в прежнее положение. А по небу плывут облака, и кажется, что огромная ветвь устремляется за ними.  Рядом поместил ветку жакаранды, которую в Израиле называют сиренью».   
  …»Познакомился с этим красивым человеком на Преображенском (Еврейском)  кладбище. Он тщательно приводил в порядок могилу. А потом  вынул из футляра скрипку и заиграл. Играл и плакал…  Познакомились, оказалось, что   он ухаживал за могилой совершенно незнакомого человека. Вернулся с фронта, а вся семья погибла. Осталась одна только скрипка. Не смог жить в прежних местах, где всё напоминало о родных. Перебрался в Ленинград, скитался. Скрипку оберегал. Время от времени  на ней играл, в память о семье. Замечательный был человек! Местечковый скрипач!»