Забытые чудеса Марка Клионского

Менахем Векер. Лехаим  (Перевод с английского Любови Черниной)

Одна из радостей в жизни художественного критика — возможность иногда спасти от забвения творчество относительно неизвестного художника. В этом случае неизвестного для себя самого — ведь хотя я почти два десятилетия пишу о еврейском искусстве, до недавнего времени почти ничего не знал о Марке Клионском, который родился в России в 1927 году, а с 1974‑го и до смерти в 2017‑м жил и творил в Нью‑Йорке. Сегодня чем глубже я знакомлюсь с его творчеством, тем чаще вспоминаю мольбу преданной жены Вилли Ломена из «Смерти коммивояжера»: «Внимания, внимания заслуживает, наконец, этот человек».

В отличие от надрывной Линды Ломен, вдова Клионского Ирина с нежностью говорит, что жизнь ее мужа состояла из вереницы чудес. В 1941 году 14‑летний подросток, с ранних лет выказывавший способности к рисованию, бежал вместе с семьей и еще 200 членами еврейской общины из родного Минска, куда вот‑вот должны были войти нацисты, в Казань (нынешняя столица Татарстана в России). В конце войны юный Клионский переехал в Ленинград, где вскоре стал одним из лучших студентов Института живописи, скульптуры и архитектуры — Академии художеств. На волне государственного антисемитизма, начавшегося с так называемого дела врачей, его исключили, но в 1953‑м, после смерти Сталина, приняли обратно. Он окончил академию с отличием и стал первым евреем, принятым сюда в аспирантуру.

Открыв собственную мастерскую, Клионский стал получать регулярные заказы от Министерства культуры СССР и создавать пропагандистские полотна в стиле соцреализма. Например, в «Молодости» молодой человек в спецовке лезет на лестницу; выше, на платформе, радостная девушка удерживает руками развевающиеся волосы и любуется видом. Но затрагивать самые дорогие его сердцу темы, а именно еврейскую жизнь и сионизм, он не мог.
Однако в 1961 году он заболел раком и решил сосредоточиться на том, в чем видел свою великую цель: на изображении опустошения, которое принес евреям Холокост. Он реализовал эту цель в серии офортов и гравюр под общим названием «Чтобы не забыл народ». По технике эти работы напоминают литографии Оноре Домье; по тематике — мучительные военные рисунки немецкой художницы Кете Кольвиц (1867–1945).
Когда несколько рисунков Клионского вошли в состав выставки в лондонской галерее, художника вызвали в КГБ. Там его допрашивали, пытаясь узнать, как произошло такое нарушение строгих запретов Москвы. Хотя художнику удалось выкрутиться, теперь он знал, что попал под радар КГБ — и настало время уезжать. (Позднее лондонский дилер Эрик Эсторик устроит совместную выставку Клионского и Марка Шагала.)
За этим последовали новые чудеса. В 1974 году, когда Клионский с женой и двумя дочерьми готовились к эмиграции, ему удалось спрятать множество еврейских эскизов и отпечатков среди груд рисунков на «светские» темы, а потом убедить ничего не подозревающих чиновников проштамповать папки целиком и не проверять все работы по отдельности. К сожалению, набивные доски пришлось оставить, и Клионский самолично выбросил их в реку. Среди примерно 300 рисунков и 1,5 тыс. отпечатков, хранящихся сегодня у вдовы, есть и такие, на которых стоят печати «Разрешено к вывозу».
И это было не последнее чудо. Русская галеристка, у которой Клионский забирал какие‑то непроданные работы, пошла ради него на большой риск и раскрыла ему имя зарубежного коллекционера, который приобрел множество работ. В первую же неделю в Нью‑Йорке Клионским удалось познакомиться с кем‑то, кто знал какого‑то знакомого таинственного покупателя.
Через год после приезда в Нью‑Йорк Клионский приехал в Израиль по официальному приглашению и написал один из последних портретов Голды Меир. Этот и другие портреты привлекли внимание критика Джона Рассела, который в 1988 году восторженно писал в New York Times: «Марк Клионский — один из лучших ныне живущих портретистов, он тонко подмечает язык тела людей, которые не могут обойтись словами».
В том же году великий джазовый музыкант Диззи Гиллеспи позировал Клионскому для портрета, висящего ныне в Национальной портретной галерее в Вашингтоне. Двумя годами ранее Клионский разработал памятную медаль в честь присуждения Нобелевской премии мира Эли Визелю и написал его потрет. Много лет спустя в предисловии к вышедшей в 2004‑м книге о Клионском Визель писал:
"Я думаю о рабби Нахмане Брацлавском, который считал, что у всего есть сердце: даже у сердца есть сердце, — говорил он. Для Марка даже у лица было лицо; и только оно позволяет нам увидеть неудобную тайну истины".
Учитывая все сказанное, странно, почему имя Клионского отсутствует сегодня на сайтах Еврейского музея и Музея еврейского наследия в Нью‑Йорке, Современного tврейского музея в Сан‑Франциско, Национального музея истории евреев Америки в Филадельфии и Культурного центра Скирболл в Лос‑Анджелесе. Исключение составляет Музей Ешивы университета в Нью‑Йорке, в коллекции которого есть недатированная экспрессионистская работа «Скрипач». Еще одно поразительное исключение — посольство Саудовской Аравии в Вашингтоне, которое располагает портретом Бандара ибн Султана, саудовского принца и бывшего посла Саудовской Аравии в США, работы Клионского 1995 года (посольство на мой запрос не ответило).
Чтобы прикоснуться к искусству Клионского, давайте ненадолго остановимся на портрете Диззи Гиллеспи, висящем в собрании «Браво!» на третьем этаже Национальной портретной галереи. Рядом находятся портреты таких известных деятелей искусств, как Джоан Баэз, Элвис Пресли, Боб Хоуп и Грейс Келли. Портрет кисти Клионского — одна из самых тонких работ в экспозиции.
В центральной части своего рода триптиха мы видим сидящего Гиллеспи в синей рубашке и клетчатых штанах с трубой на коленях. На лице его полуулыбка, глаза обращены вниз и в сторону от зрителя. С расстояния мазки кажутся обманчиво гладкими; присмотревшись поближе, можно оценить мастерские каллиграфические линии художника и резкие перепады цвета, который автор потрудился пригладить. В верхней части левой панели художник изобразил лицо Гиллеспи совершенно иным, гораздо крупнее, с раздутыми щеками, — он играет на трубе; весь этот сегмент выполнен в красно‑желтых тонах, и желтый завиток рта — практически самостоятельная абстрактная картина.
Разговаривая с Гиллеспи перед тем, как приступить к созданию портрета, Клионский обратил внимание на то, какое влияние оказали на его музыку африканские (и афроиндонезийские) мотивы. Здесь они отразились в предметах, которые он, возможно, видел в Музее искусства Метрополитен. На правой панели триптиха Клионский подробнейшим образом рисует фигуру с деревянной флейтой — большую маску, созданную в начале ХХ века народностью элема из Папуа — Новой Гвинеи, и еще одну скульптуру поменьше, чей выдающийся вперед подбородок напоминает о народности сенуфо из Кот д’Ивуара. В нижней части левой панели мы видим еще одну маску, на этот раз камерунскую XIX века. Итак, перед нами полный портрет человека в середине, а по краям — примеры того, что означает его музыка и откуда она взялась.
Стоя в бывшей студии Клионского на Манхэттене, я заметил большой прямоугольный карандашный рисунок, свисающий с потолка: проект мемориала Холокоста, выполненный художником. К сожалению, этот проект не был реализован, но он дает ключ к пониманию Клионского как художника и, прежде всего, как еврейского художника.
Массивные камни образуют ивритское слово «помни» (захор), по сравнению с которым сгрудившиеся внизу посетители напоминают библейских разведчиков из книги Бемидбар. Описывая свое путешествие Моше, они сравнивали себя с кузнечиками рядом с огромными ханаанеями. Из глубин рисунка возникают талит и две руки, сжимающие винтовку. Родные Клионского рассказали мне, что он всегда мечтал создать целый парк такого же монументального уровня.
Я стал фантазировать, как бы мог выглядеть такой памятник на Национальной аллее. Во времена, когда еврейская кровь опять стала цениться дешево, он мог бы называться De Profundis (на латыни) или Ми‑маамаким (на иврите, псалом 130) — «Из глубин». В нынешнем виде эскиз может служить одной из самых сильных в истории искусства иллюстраций идеи «Никогда не забыть» или «Никогда больше».
Менее масштабная, но не менее запоминающаяся работа — «В ожидании транспорта» (1986), хранящаяся в музее «Яд ва‑Шем» в Иерусалиме. Справа сильно беременная женщина с малышом в коляске и еще тремя детьми стоит на платформе нью‑йоркского метро и ждет поезда. Позади нее указатель «Переход» со стрелкой, направляющей пассажиров на поезда шестой линии, создает своего рода нимб вокруг головы. Благодаря резким светотеням фигуры кажутся будто на сцене, а зритель смотрит на них то ли из какой‑то ямы перед ними, то ли из окна подъезжающего поезда.
Слева еврейский мальчик в одежде не по размеру и в кепке газетчика бросает что‑то или, наоборот, подбирает; позади него несколько евреев с желтыми звездами на одежде в тени поезда с номером 1107. Прошлое и настоящее, кажется, не замечают друг друга, но евреи слева, по крайней мере, понимают, что их ждет, тогда как мать справа решительно справляется с нелегкой задачей передвижения по городу с малышами на буксире и большим животом.
Помимо зловещего пересечения прошлого и настоящего, концлагеря и современного Нью‑Йорка, картина привлекает внимание большим техническим мастерством. Так, рука еврейского мальчика слева образует острый угол с рамой коляски справа, формируя с одной стороны треугольник, разрезанный пополам яркой вертикальной линией, служащей своего рода барьером между прошлым и настоящим, а с другой стрелу, образующую своеобразное отражение стрелки на указателе перехода сверху. Симфония глубоких теней, безразличных к хронологии, пересекает композицию — везде вибрируют глаза и головные уборы. Палитра заставляет думать, что немного цвета справа несколько оживляет сепию, царящую слева. Трудно представить такой баланс, но Клионский создал идеальный коллаж прекрасного и жуткого — подобно тому, как на всем протяжении карьеры в искусстве его преследовала амальгама молитвы с необходимостью и долгом вооружаться.
Выполняя семейный долг по сохранению наследия художника, вдова, дочь и внук Клионского оставили эту работу себе. Но учитывая богатство его творчества, работы еще много. Предупреждение, вынесенное в заглавие серии его эскизов и офортов «Чтобы не забыл народ», относится и к еврейским героям Клионского, и к художнику, который придумал и создал их.

Материал любезно предоставлен Mosaic: The Missing Miracles of Marc Klionsky