Алек Д. Эпштейн
За более чем полвека активной творческой деятельности Зеэв Кун, родившийся в Венгрии 16 апреля 1930 года, написал многие сотни полотен. Не исключено, что именно их большое количество мешает современникам увидеть истинный масштаб его дарования и мастерства; большое не всегда видится на расстоянии, но тот факт, что работы Зеэва Куна продаются на тех или иных аукционах едва ли не каждую неделю, в определенном смысле разрушает ту дистанцию, которая нужна зрителю для формирования чувства преклонения перед большим искусством.
Представляется, однако, что важнейшие картины этого мастера относятся к числу шедевров не только израильского, но и мирового искусства. В этом удивительном человеке исключительное художественное дарование сочетается с манерами поведения, которые иначе, чем рыцарские, не охарактеризуешь – и это несмотря на всё им пережитое. В возрасте четырнадцати лет он был депортирован из Венгрии, где родился и провел годы детства и отрочества, и он прошел через четыре концентрационных лагеря, среди которых были Освенцим и Бухенвальд; он чудом выжил и был освобожден войсками союзников по антигитлеровской коалиции вскоре после своего пятнадцатилетия, 23 апреля 1945 года. Как ни парадоксально, но для Зеэва Куна, как и для многих евреев, отправленных гитлеровцами в лагеря уничтожения, родным языком был немецкий, и художник и поныне, общаясь со своей супругой Далией Гефнер, нередко переходит с иврита на немецкий. Лагерный номер, вытатуированный ему в Освенциме, сохраняется на его руке до сих пор, семьдесят пять лет спустя…
Уже после окончания Холодной войны и восстановления дипломатических отношений между Израилем и Польшей он побывал в Освенциме еще раз, на этот раз в качестве туриста, найдя даже барак, в котором мучился, наряду с сотнями других находившихся между жизнью и смертью детей и подростков. Сила воли, которая нужна была для символического возвращения в этот кромешный ад, представляется запредельной. Вся жизнь Зеэва Куна является двойным подвигом: сохраняя на своих полотнах память о том, что многим его родным и землякам пережить не удалось (а из восьмитысячной общины города Ньиредьхаза, где он родился, в живых после Холокоста остались менее трехсот человек), Зеэв Кун не потерял присущего ему природного оптимизма, светлого отношения к людям.
В Израиле Зеэв Кун живет с 1949 года, но художественное образование получал в Европе: в 1947–1949 годах он учился в Академии художеств в Будапеште, а в 1951–1955 годах – в Академии художеств в Вене. Творческий путь Зеэва Куна, очевидно, делится на два этапа, причем переход от первого ко второму, произошедший в конце первой половины 1960-х годов, был весьма резким. До этого его работы, в целом, стилистически, композиционно и колористически ничем не выделялись среди произведений его мастеровитых современников. В середине 1960-х годов в его творчестве произошел скачок к совершенно новому искусству: наряду с Самуэлем (Шмуэлем) Баком, которому посвящена другая глава этой книги, Зеэв Кун по справедливости должен быть назван первопроходцем пост-Холокостного сюрреализма. Филигранно прописывая каждую деталь, будучи талантливейшим графиком (эта потрясающая точность рисовальщика оставалась присущей Зеэву Куну на всем протяжении его творческого пути), этот большой мастер создал на своих полотнах образ мира, покинутого людьми: холодные дома, открытые всем ветрам, постепенно разрушаются на его работах, так же как и домашняя мебель и утварь.
Говоря начистоту, подобный мир никогда не существовал, ибо на всем протяжении истории человечества дома, из которых были изгнаны одни люди, сразу же заселялись другими, которые присваивали себе имущество прежних владельцев, естественно, заботясь о его поддержании в пригодном для использования состоянии. Так, разумеется, произошло и с домами и квартирами тех, кто не вернулся из Освенцима и Майданека – населенные ими кварталы не стали городами-призраками, в них обустроились другие люди, которым стали служить вещи, приобретенные прежними хозяевами. На полотнах Зеэва Куна всё, однако, происходит иначе: дома, из которых были насильственно изгнаны их жители, остаются пустыми, становясь декорациями пост-апокалиптического мира, в котором неодушевленные предметы начинают жить своей жизнью, ибо их привычные роли были предписаны им людьми – но людей вокруг больше нет, и, кажется, уже никогда не будет. На некоторых его работах появляется одинокая женщина, запечатленная всегда со спины, молчаливо бредущая среди домов, откуда ее никто не окликает, и где она не сможет найти никого из тех, кого знала в прошлом.
Зеэв Кун учился в Академии художеств в Вене как раз в те годы, когда там наиболее активно развивалась школа фантастического реализма. Однако первые годы после возвращения он рисовал в экспрессионистской манере, но в середине 1960-х годов фактически порвал с собственным творчеством предшествующего периода. «Я тогда уже активно работал с галереями, и жил только с того, что зарабатывал с продажи своих картин, – вспоминал Зеэв Кун. – Когда я принес галеристам свои первые работы в стиле фантастического реализма, они решили, что я сошел с ума, прямо сказав мне, что такое искусство никто не будет покупать. Меня тогда, как и позднее, никто не поддерживал, а я всегда должен был думать, найдет ли мое искусство отклик у зрителей, которые захотят такие картины приобрести.
Единственным из всех галеристов, кто поверил в меня, был Элиэзер Розенфельд, и на протяжении нескольких десятилетий я относил ему все свои картины, как только заканчивал работать над ними. Он относился к ним крайне трепетно, лаская холст, как ласкают любимого человека. Сейчас никто так к произведениям искусства не относится; нынешние галеристы, говоря о картинах, используют слово “товар”».
Элиэзер Розенфельд сумел заинтересовать работами Зеэва Куна своих серьезных клиентов (среди них была и заместитель председателя Верховного суда Израиля Мирьям Бен-Порат), которые охотно покупали его полотна в свои коллекции. В 1973 году художник был удостоен Премии Макса Нордау. Его картины экспонировались на выставках в Лондоне (1965) и Сиднее (1967), Нью-Йорке (1968) и Детройте (1970), Париже (1972 и 1994) и Стокгольме (1975), Антверпене (1976) и Берлине (1987), но, к сожалению, в музее города, где Зеэв Кун живет и работает уже более шестидесяти лет, его представительной выставки пока не было.
С предложением об организации такой ретроспективы он когда-то пришел к директору Тель-Авивского музея искусств, известному в то время арт-критику Хаиму Гамзу (1910–1982), который, однако, потребовал от художника безвозмездно передать нескольких лично им отобранных произведений в его собственную частную коллекцию. Когда же Зеэв Кун сказал, что готов подарить работы только в экспозицию Музея, то бесправие живописца проявилось в полной мере: в проведении выставки ему было отказано – и таковая так и не была организована. Почти каждая улица в центре Тель-Авива связана для Зеэва Куна с воспоминаниями о том или ином художнике, жившем или работавшем на ней.
«Я слишком долго живу, оставшись единственным из тех, с кем мы общались на протяжении десятилетий», – с горьким юмором говорил о себе художник, помнивший точные адреса мастерских Зомы Байтлера, Иехуды Родана, Ципоры Бреннер и других давно ушедших из жизни мастеров искусства. Как и ряд других израильских художников его поколения, Зеэв Кун на протяжении двух десятилетий жил между Тель-Авивом и Цфатом. Когда он вспоминает о том, что ту или иную работу создавал на пленэре в тель-авивском районе Неве-Цедек или в Цфате, этому остается только поверить – со стороны «разгадать» это невозможно никак, ибо визуальные образы были художником радикально переосмыслены, будучи лишь отправной точкой его живущих своей жизнью пейзажей. В его мастерской, где у художников обычно находятся только их собственные работы, на стенах висят две картины Миклоша Адлера, с которым они вместе рисовали, стоя на берегу тогда еще не застроенной со всех сторон высокими домами реки Яркон. «К сожалению, Миклош вскоре умер, хотя он был не старым человеком, ему не было и шестидесяти.
Он умер с горя, – добавил Зеэв Кун, – в Венгрии он преподавал в Академии художеств, его учениками были серьезные студенты, выбравшие живопись своей профессией, а когда он приехал в Израиль, его отправили учить детей второклассников; он чувствовал себя потерянным и ненужным. Я купил у него несколько работ, просто чтобы поддержать его, больше я ничего не мог для него сделать». Эти картины Миклоша Адлера (1909–1965) Зеэв Кун бережно хранит всю жизнь. Готовность поддержать товарищей по ремеслу – редкая черта в художественной среде; Зеэва Куна она отличала всегда.
Его картины-«послания», связывающие прошлое с будущим, находятся сегодня в серьезных собраниях во многих странах, в том числе с недавних пор – и в России. Эти произведения надолго переживут своего автора, оставшись не только метафорическим памятником самого страшного геноцида в мировой истории, но и свидетельством исключительной силы духа и замечательного живописного мастерства создавшего их художника.
Глава из альбома "Сюрреализм после Холоста: искусство выразить невыразимое"
