Тео Фра – легенда художественной Одессы

Знаменитый иллюстратор «Кола Брюньона» Е. Кибрик с благодарностью вспоминает годы своего обучения в мастерской Фраермана. О нем с восхищением и даже где-то с благоговением вспоминает скупой на похвалу классик украинской живописи Ю. Егоров. О нем с почтением говорит сам «великий и ужасный» А. Ройтбурд.

Учтем, что из сотен работ Т. Фраермана сохранилось лишь около десятка. По крайней мере, в Одессе.

Теофил Борисович Фраерман родился в 1883 году в богатой еврейской семье, причем, не в Одессе, а в Бердичеве. Это, если верить одним мемуарам. Но мне больше хочется верить другим. Судя по ним, Фраерман родился в бедной еврейской семье. И его юные годы представляются гораздо живописнее: с 13 лет – подмастерье в одной из одесских малярных мастерских, затем – бесплатные «воскресные» курсы при художественном училище («Одесской рисовальной школе»). И, наконец – зачисление на «стационар» – прямо в руки замечательного педагога К. Костанди, отца-основателя «Товарищества южнорусских художников», и, что более важно, «южнорусской школы» живописи.

После четырех лет обучения в одесской художественной школе, Фраерман даже и не пробовал поступать в петербургскую Академию художеств. Гораздо проще было отправиться в Германию. По дорожке из Одессы в Мюнхен, проторенной еще Л. Пастернаком, «в отцовском костюме, карманы которого отягощали только надежды на счастливую планиду», как поэтично пишет мемуарист. Однако, говорят, что мюнхенская школа Ашбе не понравилась Фраерману своим строгим академизмом. И он ушел в Париж. В прямом смысле – пошел пешком, перебиваясь по дороге случайными заработками. По легенде дорога из Мюнхена в Париж заняла у него два месяца.

В тогдашней «столице мира» Теофила приютил скульптор Аронсон в качестве работника по переводу гипсов в мрамор. Очень полезное занятие для укрепления физических и нравственных основ будущего художника. И здесь же, если верить мемуарам, Фраерман поступает в парижскую Академию художеств, в мастерскую П. Боннара. Помните, как писали Ильф и Петров о том, что в Одессе обладатель капитала в 10 тысяч уже считается миллионером? Так что, в этом месте я больше доверяю трезвому замечанию Д. Фруминой, ученице Т. Фраермана, которая справедливо указывает, что многие частные школы Парижа гордо именовались академиями.

Окончательную точку в теме ставит Л. Войскун, которая указывает, что Фраерман учился в парижской художественной школе (L’Ecole des Beaux-Art) у Габриэля Феррье, «известного своим строгим академическим методом обучения».
Бедная школа Ашбе!

Но дальше разночтения заканчиваются – в том, что творчество Т. Фраермана оказалось в Париже востребованным, едины все: и мемуаристы, и составители строгих каталогов. Художник приобрел мастерскую, был на дружеской ноге с А. Матиссом, участвовал в Осенних салонах, выставках декораторов, а в 1909 году был избран в жюри Осеннего салона, где по-приятельски общался с коллегами по «худсовету» – О. Роденом и А. Франсом.

Нельзя не отметить один географический парадокс: в 1909 году Одесса была намного ближе к Парижу, чем сегодня – даже к Киеву. В декабре этого года в Одессе открывается первый из знаменитых «Салонов Издебского». Вот несколько имен из числа экспонентов этого салона: Д. Балла, П. Боннар, Ж. Брак, Д. Бурлюк, М. Гершенфельд, К. Ван Донген, М. Вламинк, М. Дени, В. Кандинский, А. Матисс, М. Машков, А. Руссо, П. Синьяк, А. Экстер и др.

Впрочем, нас по старинке больше интересует год 1917-й.

Именно в этом году Фраерман имел несчастье (или, как говорила Фрумина, – «неосторожность») вернуться в Одессу. Причем, заметьте, уже из Лондона, где он к этому времени жил и активно выставлялся. Как пафосно пишет мемуарист, «под влиянием великих художников и гуманистов окончательно сформировалась творческая позиция Фраермана: его привлекал простой человек и протест против социальной несправедливости. Вот почему, едва в Лондон, где он тогда жил, пришло известие о февральской революции, с группой эмигрантов Фраерман возвращается в Россию, в Одессу».

Кажется странным, что дружба с Матиссом довела Фраермана чуть ли не до большевиков или, по крайней мере, до эсеров. Тут, конечно, более вероятна версия о срочном возвращении Фраермана в связи с телеграммой о болезни матери.

Оказавшись в Одессе, Фраерман моментально втягивается в бурный круговорот местной художественной жизни. Молодые «левые» одесситы уже успели провести несколько т.н. «Весенних выставок», в том числе, выставку 1914 года совместно с «мюнхенской группой» во главе с В. Кандинским и лидерами московского «Бубнового валета».

Я не случайно упомянул в числе участников «Салона Издебского» малоизвестного М. Гершенфельда. Именно он выступал в качестве лидера этой одесской группы. Вот как выглядело сформулированное им сredo «Весенней выставки» 1916 года: «Мы идем в театр, чтобы увидеть воплощенными наши затаенные желания. Мы идем на выставку картин, чтобы испытать те же эмоции, чтобы увидеть воплощение тех же заветных наших замыслов, ощутить то же преображение нашего духа в атмосфере живописных и ритмических восприятий. И если эти восприятия останутся на уровне повседневности и нисколько не приподнимутся над нею, мы скажем, что искусства здесь нет. Ибо нам нужно искусство легкое, веселое, мудрое и сильное. Ни исторические реминисценции, ни натурализм, ни слащавая романтика этим зажигательным пламенем не обладают…».

В 1917 году эта группа формализуется в «Общество (Товарищество) независимых художников» во главе с М. Гершенфельдом. А одним из наиболее талантливых и авторитетных членов группы, стал, как вы уже догадываетесь, Теофил Фраерман. Несколько выставок «независимых» стали еще одной легендой в истории искусства Одессы, тем более, что по таинственным причинам экспонаты этих выставок исчезли бесследно. Последующие бурные события, ознаменовавшие окончательную победу «протеста против социальной несправедливости» (в Одессе это победа состоялась в 1920-м), казалась бы, навсегда стерли воспоминания о «независимых» и в узком, и в широком смысле этого понятия.

В эпоху исторического материализма Т. Фраерман выступает в роли создателя нового одесского музея (ныне – Музея Западного и Восточного искусства), а по одной из легенд – первого (канувшего в небытие) одесского музея современного искусства. Также он известен как педагог, профессор одесского института «Изо». Позднее Одесса осталась лишь со старым училищем («профшколой»), в связи с «переводом» института в Киев. Некоторых из одесских педагогов взяли в столицу, но, конечно, Фраерман, друг Матисса и, стало быть, законченный «формалист» вместе с таким же «формалистом» Гершенфельдом остались в Одессе. И уже не могли помочь никакие воспоминания Кибрика о том, что ученики мастерской Фраермана «оформляли революционные празднества, стенгазеты, расписывали институтский клуб … в новом, неизвестном мне духе», причем, этот «новый» дух, по Кибрику, оказывается стилем, опиравшимся на традиции Возрождения, тем более что воспоминания были опубликованы в 1961 году, спустя несколько лет после смерти художника в 1957-м.

Формалист – он и есть формалист. Не посадили – и слава богу.

Никакой точной информации о системе преподавания Фраермана не сохранилось. Под большим вопросом сам факт наличия какой-либо системы. Скорее всего, это было просто мощнейшее влияние яркой и неординарной личности, широко образованного человека, с точным художественным вкусом, глубокой эрудицией в области искусства. В том числе, европейского авангарда, практически недоступного для студентов в 1930-40-е годы.

Факт в том, что ученики Фраермана (официальные и неофициальные) смогли сохранить нечто такое, что позволило искусствоведам впоследствии говорить о специфической «одесской школе» живописи (в том числе – андеграунда) в 1960-70-е годы. Во многом благодаря ему в Одессе не умерла окончательно, «теплилась», художественная культура начала ХХ века.

Но на этом авантюрная линия нашего сюжета еще не заканчивается.
Один из проектов одесского ЦСИ Сороса предполагал сбор материалов об одесском авангардном искусстве ХХ столетия.

Сам ЦСИ тихо скончался, но Одесская государственная научная библиотека существенно дополнила этот материал и в 2001 году опубликовала под несколько претенциозным названием «Черный квадрат над Черным морем» (искусствоведы, не пугайтесь, Малевича в Одессе «не стояло»). В числе опубликованных оказались и материалы об одесских «независимых». А в это время, в Израиле, искусствовед Леся Войскун тщетно искала материал о коллекции работ этих художников, собранной сионистом Я. Переменом и вывезенной им из Одессы на пароходе «Руслан» в 1919 году.

И тут – информация об этих художниках, работ которых одесские исследователи никогда не видели. Войскун блестяще использовала и дополнила эту информацию. В 2006 году в израильском музее им. Цетлиных состоялось открытие выставки под названием «Одесские парижане» с прекрасно изданным каталогом. Ценность коллекции Войскун справедливо видит в том, что «живопись и графика одесских “независимых” творцов стали вестниками европейского модернизма в Эрец-Исраэль и положили начало изменению художественных ценностей в стране. Они показали, что существует альтернатива консервативному искусству иерусалимской академии “Бецалель”, единственной в те годы в стране, и иные пути развития искусства». Понятно, что существенной частью выставки и каталога стали работы Теофила Фраермана.

Теофил Фраерман был сильным художником. И очень разным. В коллекции Перемена он представлен работами второй половины 1910-х, очень напряженными и даже несколько тяжеловесными по композиции и сочному колориту, очень самостоятельным, при всех ассоциациях с постимпрессионизмом Сезанна и Гогена, «фовизмом» того же Матисса, реминисценциями из древнерусской и дальневосточной живописи.

В экспозиции Одесского художественного музея представлены две работы Фраермана периода 1920-х годов – очень «французистый», декоративный «Интерьер» и вполне «южнорусский», в духе позднего Головкова, зимний городской пейзаж. Но обе эти работы, при всем стилистическом различии, впечатляют своей внутренней силой, насыщенностью – в них нет той легкости, о которой в свое время мечтал Гершенфельд.

В фондах этого музея пылится, с моей точки зрения, неудачный, огромный и дробный, вполне «соцреалистический» натюрморт с обилием овощей и фруктов. А в недрах киевских собраний бесследно (надеюсь, пока) растворился замечательный «Еврейский портной», известный сейчас лишь по репродукциям, – жанровая сцена, очень точно и деликатно стилизованная под примитив. В Музее истории евреев Одессы экспонируется пастельный «Портрет неизвестного» 1925 года, добротная работа профессионала, в лучших традициях одесской школы.

Он был разным, художник Фраерман, но он навсегда останется Художником и воспитателем Художников. Надеюсь, когда-нибудь он станет, наконец, своим среди своих.