Симха Норнберг - художник Холокоста и возрождения

Алек Д. Эпштейн

Симха Норнберг родился 18 июля 1918 года в городке Нове-Бжеско в окрестностях Кракова в бедной религиозной семье. Его погибших в дни Холокоста родителей звали Натан (1878–1942) и Хадасса (1880–1942) – и в их честь именно так зовут сына и дочь художника. Его старшая сестра Геня (по мужу – Вайнштейн, 1914– 2010) была одной из тех, кому спас жизнь Оскар Шиндлер, и после войны она долгие годы жила в США. Симха Норнберг получил традиционное еврейское образование в хедере и в Талмуд-Тора, а в 1937 году окончил еврейскую гимназию в Кракове; еще в школьные годы он начал рисовать. Окончив школу, он начал изучать право в Ягеллонском университете в Кракове, принимая при этом участие в деятельности молодежных сионистских кружков.

В начале Второй мировой войны Симха Норнберг перебрался на контролируемую советскими войсками восточную часть Польши, во Львов, где стал собирать вокруг себя национально настроенную еврейскую молодежь. В 1940 году он был арестован и приговорен к заключению в трудовом лагере, где его жизнь висела на волоске из-за отказа работать в Йом-Киппур. Фактически, жизнь ему спасло его искусство – а точнее, картины, написанные им для жены начальника лагеря. Точных данных о том, на каком из островов архипелага ГУЛАГ находился Симха Норнберг, нет, возможно, что в Орской исправительнотрудовой колонии №3 Чкаловской (ныне – Оренбургской) области. В 1945 году он принимал участие в постановке спектакля на сцене Орского театра им. А.С. Пушкина на Урале, где познакомился со своей будущей женой Беллой Давидовной (1927–2000), взявшей его фамилию, с которой он прожил более полувека.

Симха Норнберг вернулся в Польшу в 1946 году, где вновь стал принимать активное участие в сионистском движении. Он основал первую школу в городе Катовице, обучение в которой велось на языке иврит, и помогал евреям, пережившим Холокост, эмигрировать в Эрец-Исраэль. Он также вернулся к занятиям живописью, создавая в основном виды еврейских городов и поселков, уничтоженных во время Второй мировой войны и Холокоста. Однако новые просоветские власти Польши относились к этой деятельности Норнберга резко негативно, что вынудило его покинуть страну. Пробыв некоторое время в Париже, он вместе со своей семьей в декабре 1948 года прибыл в Израиль.

С первых дней жизни в Израиле Норнберг принимал активное участие в общественно-политической деятельности, в 1952–1955 гг. входил в состав правления Всемирного еврейского конгресса, редактировал ежемесячники «Бадерех» [«В пути»] и «Мабат» [«Взгляд»]. В 1955 году он основал адвокатское бюро в Тель-Авиве, которое возглавлял на протяжении семнадцати лет. В 1972 году он, однако, оставил юридическую деятельность, решив полностью посвятить свою жизнь искусству. Работы Норнберга были представлены на многочисленных выставках в Израиле и других странах, включая Польшу, Швейцарию, Германию, США и ЮАР. В 1990 и 1997 были изданы альбомы, включающие репродукции основных произведений художника. В 1999 году в Кракове на польском и английском языках была издана книга его воспоминаний и рисунков. Кинорежиссер Натан Гросс (1919–2005) снял телевизионный фильм «Мой Штетл – там, где я рожден», посвященный искусству Симхи Норнберга.
На своих полотнах художник воссоздавал образы, которые носил в сердце долгое время. Драматизм, отличающий многие его произведения, выражался в противостоянии двух миров: мира его детства и юности, которую так бесчеловечно оборвали Вторая мировая война и Холокост, и «нового мира» культурного и политического возрождения в Израиле. Работы Норнберга воспевают жизнь, однако они напоминают и о мире, который был полностью перевернут и в значительной мере уничтожен войной. Чем больше времени проходило, тем больше художник испытывал потребность поднять из небытия пепел ушедшего мира, звучавший в его душе долгие годы после того, как он замолчал навеки.

На акварели Симхи Норнберга «В зеркале воспоминаний» изображена молодая женщина, с по-домашнему распущенными черными волосами, стоящая с теплом халате возле трюмо, на котором стоит ваза с цветами, а слева от нее – распахнутое окно. На лице героини полотна – светлая, умиротворенная улыбка, она приветливо и весело смотрит на зрителя, даже с некоторым любопытством подаваясь вперед. Она представлена в теплом домашнем одеянии, со сложенными впереди руками, спокойная и безмятежная – подобно хозяйке, разглядывающей долгожданных гостей. Вся картина написана прозрачными, светлыми, воздушными, тающими мазками легкой акварели, и все образы – и женщина, и обстановка ее дома – словно теряются в дымке. Образ выписан в светлой, пастельной зелено-бежевой гамме, словно перед глазами зрителя старое фото – с коричневатыми пятнами на стенах и столе, с солнечно-желтым подоконником, бросающим отсветы на пол, с красноватыми цветами в темно-зеленом букете. И краски – текучие, уютные, теплые и оттого мучительно недосягаемые – тают на глазах, как будто стираются из памяти.

На акварели «Еврей со свитком Торы» изображен степенный, умудренный опытом старец с густой бородой, облаченный в длинный серый сюртук, и прижимающий к груди красный свиток священного писания, а за его спиной виднеются дома штетла на склонах холма, озаренные заходящим солнцем. Картина выписана в контрастной, практически двухцветной гамме: холмы покрыты насыщенной зеленой травой, на старце надет степенный серый наряд, а его красная шляпа и алый свиток Торы отражают пламенное солнце, нависшее над горизонтом в правом верхнем углу листа.

Глубокий драматизм умиротворенного на первый взгляд полотна выстраивается на контрасте угасающей на глазах зелени, напоминающей об ушедшем и навсегда потерянном мире детства и юности, над которым сгущается мрак боли и забвения, и тревожного красного зарева, которое охватило, подобно огню, шляпу раввина и пергамент свитка. Тем самым художник будто сосредотачивает все внимание зрителя на самом ценном и вместе с тем самом незащищенном – на традиции, на всем привычном укладе жизни и самосознания его народа, олицетворением которого становится свиток – именно на него нацелились тлетворные кровавые лучи. Созерцая этот мир, столь беззащитный, трепетно любимый и безнадежно утраченный, художник уже знает, что мир этот утрачен навсегда – и, каким бы живым ни было воспоминание, его гибель и разрушение неизбежны, и никакой памятью его уже не воскресить. И тем пронзительнее звучат скупые краски акварели, на которой мастер запечатлел последнее видение своего детства, над которым уже разгорается кровавое зарево неотвратимой трагедии.

Пронзительное полотно «Холокост» – это исполненное горечи, разрывающее душу видение нечеловеческой трагедии уничтожения еврейского народа, его прошлого, настоящего и будущего, это образ чудовищного Апокалипсиса. На переднем плане фигуры людей смешиваются с огромным силуэтом рыбы, которую, кажется, бросает на чудовищных багрово-красных волнах, поглощающих все сущее. В страшном смятении, как в адском вихре, проносятся картины прежней, уже разрушенной жизни: слева видна испуганная пара молодоженов у накрытого стола, у которого уже нет гостей, справа – почтенные старцы спешат с опаской вдоль дощатого забора, стремясь спасти в руках свитки священного писания. На переднем плане фигуры сжавшихся от ужаса людей пронзают сухие ветви безжизненных деревьев, из рук мужчины, пытающегося прикрыть ребенка, вылетает расколотая надвое скрипка, а под ними видны еще не родившиеся, но уже обреченные на смерть дети.

За ними пылающий на фоне черного солнца город, над обваливающимися крышами которого вновь видны искаженные силуэты рыб, и над которыми седовласый пророк воздевает в исступлении руки с посохом. Справа гигантская рука держит огромный мрачный сосуд, откуда вырывается змея, будто емкость с ядом… Вся картина написана в жесткой и пронзительной гамме белого и багровокрасного, вся она наполнена ужасом безысходности и мучительного отчаяния. Даже краски прежнего мира потухли – остались лишь багряно-красные зарева, черные тени, ослепляющие белые вспышки, тогда как очертания людей, домов и предметов распадаются на глазах. Своим сильнейшим трагическим накалом, пронзительностью и исторической масштабностью это полотно напоминает бессмертную «Гернику» – художник явил своему зрителю весь мрак безысходности и страха перед неотвратимой гибелью.

Однако Симха Норнберг запечатлел на своих холстах не только беспримерную трагедию, но и последовавшее вслед за ней национальное возрождение. Его картина «Сон Яакова» навеяна библейским сюжетом о сновидении, явленном библейскому патриарху и описанном в Книге Бытия: «Иаков же вышел из Беэр-Шевы (Вирсавии) и пошел в Харран, и пришел на одно место, и остался там ночевать, потому что зашло солнце. И взял один из камней того места, и положил себе в изголовье, и лег на том месте. И увидел сон: вот, лестница стоит на земле, а вершина ее касается небес; и вот, посланники Божии восходят и нисходят по ней» (Быт. 28: 10–12). На картине художника коленопреклоненный Яаков с развевающимися седыми волосами и бородой благоговейно созерцает видение посланников, чьи серебристые фигуры осеняют его своим сияющим светом, пронзая сине-зеленый мрак ночи, в котором переливаются таинственным сверхъестественным изумрудным блеском волны мистического звездного света, а в вышине выплывает из иссиня-черной мглы желто-зеленая луна, которая, кажется, сама внимает Божественному благословению, изумленная и молчаливая, и ее слабые лучи блекнут перед сияющим видением ангелов, сошедших с небесной лестницы. «И вот, Господь стоит на ней и говорит: Я, Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Исаака. Землю, на которой ты лежишь, тебе даю и твоему потомству. А твое потомство будет как прах земной, и распространишься ты на запад, на восток, на север и на юг, и благословятся в тебе все племена земные, и в потомстве твоем. И вот, я с тобой, и буду хранить тебя везде, куда бы ты ни пошел, и верну тебя на эту землю, потому что не оставлю тебя, покуда не сделаю всего, что обещал тебе» (Быт. 28: 13–15). И фигуры ангелов на полотне, умиротворенно и безмятежно улыбаясь, осененные серебристым полумесяцем-нимбом, склоняются к Яакову, возвещая ему благословение Господа. И в ответ потрясенный патриарх приподнимается и простирает к ним навстречу руку, приобщаясь к небесной благодати – он сам озаряется тем же неземным, жемчужно-синим светом, идущим от фигур ангелов, внимая словам Бога, звучащим во тьме, созерцая их широко раскрытыми глазами, со светлой улыбкой, причащаясь ниспосланной ему милости небес.

Земле, на которой состоялось еврейское национальное возрождения, активным участником которого сам Симха Норнберг был, посвящены многие его полотна. Среди них – «Израильский пейзаж», на котором расцветают все краски теплого и безмятежного лета: яркими, живыми, солнечными тонами переливается густой лес, спускающийся вниз по склонам холма, где пестреют ярко-красные крыши нарядных белых домиков, с блестящими на солнце стенами, и поля, овеянные ароматом тысяч цветов, спускаются к берегу реки, которая плещется внизу, отражая сочную зелень и золотистые разливы лугов. А над всем этим распахнуто голубое небо, по которому плывут барашки жемчужных облаков, мягко обволакивающих, будто обнимающих, верхушки диких крон. Краски – насыщенные, светлые, жизнерадостные – нанесены на холст щедрыми, густыми, эмоциональными мазками, идущими от души, от открытого сердца. Несмотря на все ужасы, пережитые еврейским народом, на Земле Израиля продолжается жизнь, расцветают надежды на будущее и рождаются новые мечты. В разогретом потоке воздуха, не тревожимом ветром, линии и формы начинают двигаться по кругу, создавая некое подобие красочной сферы – и этот прозрачный цветовой шар будто становится образом самой Земли, цветущей и красочной. В этом символе, во всем этом радостном видении лета – непоколебимая вера художника в возрождение еврейского народа, в светлое и счастливое будущее, красочное и яркое, как мириады душистых цветов на солнечном лугу…
Симхи Норнберга не стало 8 января 2000 года. Его наследие бережно хранит дочь, видная израильская поэтесса и литературовед д-р Хадасса Таль.
В 2003 году в Университете Бар-Илан была открыта галерея, носящая имя Симхи Норнберга и его супруги Беллы, в которой представлена экспозиция его произведений.

Еврейское общество поощрения художеств представляет главу из альбома-монографии "Экспрессионизм трагедии и возрождения. Художники восточноевропейской еврейской диаспоры после Холокоста", посвященную жизни и творчеству художника