Израиль – страна большого, но неизвестного искусства?

Предлагаем вниманию наших читателей беседу председателя правления московского Фонда еврейской культуры Михаила Чернова с историком, культурологом и арт-куратором, постоянным автором ArtPark.gallery д-ром Алеком Д. Эпштейном, опубликованную на портале israelculture.info.

Алек, здравствуйте! Недавно вышла написанная вами в соавторстве с Дмитрием Эткиным и Сергеем Богуславским книга «Изобразительное искусство и музеи Израиля». Чем израильские музеи отличаются от всех остальных?

– Спасибо большое, Михаил, что обратили на нее внимание! Я не буду играть в скромность и честно скажу, что считаю эту книгу, изумительно изданную санкт-петербургским издательством «Деан», большим достижением: ничего подобного нет ни на иврите, ни на английском. Удивительно, но факт: трое русских евреев сделали первую книгу об израильском искусстве и всех основных художественных музеях этой Страны. Что касается израильских музеев, то, хотя у них есть, конечно, довольно широкий общий знаменатель с музеями российскими, следует отметить и определенный акцент на произведения местных живописцев. Бессмысленно пытаться найти хоть в одном израильском музее произведения Ивана Шишкина, Ивана Айвазовского или Ильи Репина, как в музеях российских не найти работ Реувена Рубина, Нахума Гутмана или Моше Кастеля, несмотря на то, что это израильские классики, и у каждого из них здесь есть по «личному» музею; куратором одного из них – Музея художника Моше Кастеля в Маале-Адумим – я как раз работаю.

Но в то же время мировое искусство, особенно последних 150 лет, в израильских музеях представлено достаточно хорошо. В них есть произведения Огюста Ренуара, Клода Моне, Винсента Ван Гога, Поля Сезанна, Анри Матисса, Пабло Пикассо, Макса Эрнста, Рене Магритта и очень много кого еще. Музейные фонды в значительном большинстве своем формировались благодаря дарам и завещаниям евреев диаспоры, хотя кое-что, в частности, произведения президента Прусской академии художеств Макса Либермана, поступило от самих авторов. Хотя Музей Израиля – наш флагман, нужно помнить, что он очень молодой и только готовится отметить шестидесятилетие своей работы. Тель-Авивский музей постарше, он был основан в 1932 году. Но у израильских музеев, даже у самых крупных, практически никогда не было денег для покупки экспонатов, и это весьма трагичная история.

Поделитесь деталями?

– Когда было решено создать первый израильский художественный музей в Тель-Авиве, то мэр города Меир Дизенгоф решил привлечь к этому проекту Марка Шагала. Мол, пусть «самый главный еврейский художник» поможет создать первый в еврейском «государстве в пути» художественный музей. Шагал втянулся в это дело и составил список важнейших художников еврейского происхождения: от Мауриция Готтлиба и Камиля Писсарро до Амедео Модильяни и Хаима Сутина, указав, что лучшие работы каждого из них должны быть в этом музее. Идея, нет смысла спорить, – великолепная, но был нюанс: на покупку произведений этих мастеров никто не выделил никаких денег. Понятно, что тогда произведения Модильяни и Сутина стоили во много раз меньше, чем они стоят сейчас, но бесплатно их тоже не раздавали, а никакой меценат, который бы его план был готов помочь реализовать, за Шагалом не стоял.

В итоге художественного музея еврейского изобразительного искусства нигде в мире не существует до сих пор. В Музее Бен-Ури в Лондоне представлены исключительно художники диаспоры, причем не первого ряда: произведений ни Писсарро, ни Левитана, ни Модильяни там нет. Кстати, Иерусалимская академия художеств «Бецалель» и Музей Бен-Ури названы в честь одного и того же библейского персонажа – Бецалеля Бен-Ури, в русской традиции – Веселеила. Согласно книге Исход, во время скитаний в пустыне после Исхода из Египта Моисей назначил именно этого человека главой артели мастеров, создавших, в частности, Ковчег Завета.

В Еврейском музее в Париже представлена неплохая коллекция художников-евреев, связавших свою жизнь с Францией, в частности, Шагала, Сутина, Жюля (Юлиуса-Мордехая) Паскина, Ханы Орловой, Жака (Хаима-Яакова) Липшица, но ни русских, ни американских художников, среди которых много евреев, в особенности работавших во второй половине XX века, в парижском музее нет. Так что художники-евреи представлены много где, но музея, посвященного не еврейской этнографии или декоративно-прикладному искусству, а именно живописи, графике, скульптуре, созданными мастерами еврейского происхождения – такого, увы, не существует.

Израильские музеи тоже отнюдь не музеи еврейского изобразительного искусства. Более того, иногда они, к сожалению, продают на аукционах работы известных художников-евреев, и это возмутительно! Так, в конце 2011 года Музей Израиля продал на Sotheby’s произведения Писсарро, Сутина и Шагала из своих фондов – якобы, «их работ в собрании и так достаточно». Я не знаю, кому и почему шести или семи (а их именно столько) картин Писсарро «достаточно», и считаю такую продажу возмутительной, но она, однако, состоялась, никакие органы власти ее не сочли нужным остановить. При этом, несмотря на его еврейское происхождение, никакого особенного национального контекста у произведений Писсарро нет, они экспонируются в зале импрессионизма, наряду с работами других мастеров, ни один из которых евреем не был. В залах модернизма и Парижской школы посетителей ждут прекрасные полотна Сутина, Модильяни и Моисея Кислинга, но там же выставлены и картины Оскара Кокошки, Анри Матисса и ряда других живописцев, которые к еврейскому народу не принадлежат.

Но все же в Израиле есть музеи, где хорошо представлены произведения еврейских художников?

– Как собрание собственно израильского искусства лучшим я считаю Тель-Авивский музей изобразительных искусств. На втором месте, как ни парадоксально, – Дом искусства в далеком кибуце Эйн-Харод. Его основал Хаим Аптекарь, сменивший в Израиле имя на Хаим Атар. Он писал под очевидным влиянием Сутина, и искренне ценил и любил не себя в искусстве (как, что греха таить, очень многие), а искусство как таковое, но денег у него не было совсем. В 1930-е годы, когда он приезжал в Париж к таким же нищим художникам, он просил их: «Дайте мне картины, я создам в Эрец-Исраэль музей!». Это звучало удивительно – музей; в Эрец-Исраэль, напомним, и государства тогда не было. А он обещал: «Музей будет, я его создам!». И в самом деле создал, в четырнадцатой главе книги мы о нем рассказываем.

Но есть и истории менее радостные. Мирьям Нович (урожденная Хланович – я изучал ее биографию, так как именно она была первой женой Моше Кастеля и отцом его сына Бориса) составила для музея в киббуце борцов гетто (он так и называется на иврите, киббуц Лохамей Хагетаот) собрание художественных работ, созданных – на обрывках бумаги, картонках, клеенках, на чем угодно, в общем, только не на привычных холстах, которые были недоступными – в концлагерях и гетто. Мирьям Нович сама была во французском Сопротивлении, знала многих художников-евреев. В 1958 году она же собрала работы и для проекта художественного музея в Эйлате, который, однако, так и не был открыт. Работы шестьдесят лет хранились неизвестно где, а потом в один день были все проданы с аукциона.

Продажи, вообще, – распространенная практика. В ноябре 2014 года Рамат-Ганский музей с аукциона продал портрет Марии Цетлиной кисти Валентина Серова – хотя многие, и я в том числе, активно протестовали против этого, изменить мы ничего не смогли. Музей искусств в киббуце Ашдот-Яаков продал работы Мишеля Адлена, Давида Муржинского и других художников-евреев ?парижской школы, пожертвованных Музею имени Ури и Рами Нехоштана. Список, к несчастью, можно продолжать и продолжать.

Некоторые музеи в Израиле закрывают как бы «на реставрацию» на неопределенный срок. Например, важный еврейский художник Парижской школы Мане Кац, уроженец Кременчуга, в 1958 году подписал соглашение с муниципалитетом Хайфы, завещав городу всё свое наследие. В доме, который он в Хайфе получил, он прожил всего четыре года. Затем пятнадцать лет ушло, я так и не сумел понять, на что именно, пока, наконец, в 1977 году открылся Музей Мане Каца, мы посвятили ему шестнадцатую главу в книге. Но сейчас он закрыт, фонды в запасниках, когда откроется – неизвестно. Я затрудняюсь сказать, как давно закрыт созданный в Бат-Яме в 1963 году по инициативе вдовы художника Музей Иссахара-Бера Рыбака – и опасаюсь, что воссоздан он уже, к сожалению, не будет. По инициативе дочери Мишеля (Михеля-Переца) Кикоина галерея, посвященная этому важному мастеру Парижской школы из Гомеля, была создана в Тель-Авивском университете; изначально в ней было сорок картин, и я бы очень хотел знать, а где они…

Одна из самых важных в Израиле сокровищниц искусства – Музей имени Реувена и Эдит Гехт в Хайфском университете, где находятся изумительные работы Камиля Коро, Клода Моне, Леонида Пастернака, Мориса Утрилло, Альбера Марке и много кого еще; там же хранится подаренное Оскаром Гезом собрание работ художников, погибших в годы Холокоста – единственная в Израиле постоянная экспозиция такого рода, включающая картины Адольфа Федера, Романа Крамштыка, Леона Вайсберга и других мастеров, которые были убиты нацистами. Нигде в Израиле больше нет такой экспозиции. И этот музей тоже начинает ремонт, отдел живописи уже закрыт – и не сказать, что ясно, когда откроется. Так что какие бы ни были в Израиле замечательные музеи, проблемы у них есть, и немалые, причем совершенно очевидно, что идущая сейчас война и вызванные ею громадные расходы положение только усугубят.

Существует ли израильское искусство как таковое, или это «проекция» искусства евреев диаспоры?

– Израильское искусство прошло свой путь, хотя у него очень европейское, я бы сказал, «ориенталистское», начало: основоположники иерусалимской Школы искусств «Бецалель» смотрели на окружающую их Страну теми же глазами, что и европейские живописцы, в том числе паломники, созерцали экзотичный и заведомо «другой» Восток. Позднее эрец-исраэльское – мы говорим о 1920-х – 1940-х годах – искусство испытало сильное влияние экспрессионизма – в основном французского, но также и немецкого. Наши классики – Реувен Рубин, Моше Кастель, Циона Таджер, Исаак-Александр Френкель-Френель – годами жили и творили не только в Израиле, но и в других странах, в основном, во Франции. После Второй мировой войны доминировало уже влияние американское, причем, увы, не Эндрю Уайета, Эдварда Хоппера и Рокуэлла Кента (я очень ценю их всех троих), а абстракционизма и поп-арта; существенное влияние оказало и зародившееся в Италии течение Arte Povera – т.н. «бедное искусство». Поэтому нельзя сказать, что израильское искусство какое-то герметично закрытое, нет, хотя и свои особенности у него есть.

Но все-таки это проекция европейского и американского искусства?

– Влияние очень сильное, конечно. Самый крупный наш художественный критик, Гидон Офрат, издал пятитомник своих трудов, и тома называются: «Иерусалим–Тель-Авив», «Париж–Тель-Авив», «Берлин–Иерусалим», «Нью-Йорк–Тель-Авив»; только что, уже в 2024 году, вышла книга «Москва–Иерусалим». Во включенных в эти книги статьях автор показывает влияние немецкого, французского, американского и русского искусства на израильское. При этом влияние именно русского искусства, с моей точки зрения, – весьма ограниченное. Ничего похожего ни на картины Валентина Серова или Исаака Левитана, ни на произведения выдающихся художников-«шестидесятников» Оскара Рабина и Владимира Янкилевского (о каждом из них я написал по монографии) в Израиле не создавалось никогда, хотя из Советского Союза в Израиль приехало немало серьезных художников, и я посвятил им отдельную книгу – «“Русские” звезды израильского искусства». Они работали, вели вполне достойную художественную жизнь, и многие продолжают ее вести, но их влияние было и остается весьма ограниченным.

В 2020 году в возрасте 87 лет в Иерусалиме ушел из жизни художник с уникальной биографией – Аарон Априль, уроженец Литвы, выпускник Суриковского института, с 1972 года живший в Иерусалиме и избранный в 2005 году иностранным членом Российской академии художеств; в 2008 году в здании Третьяковской галереи на Крымском валу прошла его персональная выставка! Он был значительным мастером, но сказать, что он стал основателем какой-то школы, традиции, что он повлиял на израильский художественный ландшафт – этого сказать нельзя; учеников у него, насколько я знаю, не было.

Согласно одной из теорий, большое искусство возможно только в тех странах, где была эпоха Возрождения…

– В эпоху Возрождения еврейского искусства не существовало. Иудаизм не способствовал развитию изобразительного искусства. Первым значительным в мировом масштабе еврейским художником был, пожалуй, Мауриций Готтлиб, который прожил всего 23 года, а это уже – вторая половина XIX века, все его картины созданы в 1870‑е годы, спустя триста пятьдесят лет после окончания эпохи Возрождения…

Еврейское изобразительное искусство очень молодо. Конечно, были иллюстраторы Торы, Мишны, Талмуда, были оформители синагог, но еврейские художники, которые писали картины, появились меньше двухсот лет назад. Вы не можете издать книжку «Еврейское изобразительное искусство в XVIII веке», я уже молчу про первые три десятилетия XVI века, а это уже – Высокое Возрождение. Но при этом за последние полтора столетия еврейские художники дали мировому искусству исключительно много. Живописцы Камиль Писсарро, Исаак Левитан, Лев Бакст, Макс Либерман, Лессер Ури, Амедео Модильяни, Хаим Сутин, Эль Лисицкий, Янкель Адлер, Марк Шагал, Соне Делоне, Лазарь Сегаль, Зома Байтлер, Натан Альтман, Роберт Фальк, Пинхус Кремень, Марк Ротко, Эрнст Фукс, Оскар Рабин, Борис Биргер, Сэмюэл Бак, скульпторы Осип Цадкин, Ханна Орлова и Джейкоб Эпстайн – имена всех этих художников еврейской диаспоры вписаны в историю искусства поистине золотыми буквами.

Конкретно с израильским искусством есть проблема. Я убежден, что и Реувен Рубин, и Моше Кастель — значимые художники мирового масштаба, но по-настоящему достойного признания они не получили. В свои парижские годы Кастель делил общую студию с Альберто Джакометти. Кастель в 1939 году вернулся в Эрец-Исраэль и обосновался в Цфате, а Джакометти остался в Париже, где прожил почти до самой смерти (умер он на родине, в Швейцарии). Джакометти сейчас – один из самых дорогих скульпторов в мировой истории, две его работы – «Шагающий человек» и «Указующий человек» – были в 2010‑е годы проданы на аукционах по цене, превышавшей сто миллионов долларов за каждую; произведения Кастеля же ни разу не преодолели на аукционах и планку в один миллион. Нравится нам это или нет, но так работает рынок искусства. Если за работы Джеффа Кунса или Дэмиена Херста отдают миллионы, то это, убежден, отнюдь не потому, что они очень важные художники; но их обоих очень грамотно продвигали, с этим не поспоришь.

То есть масштабные фигуры в израильском искусстве есть, но их никто не знает?

– Всё так, и это большая несправедливость. Недавно в лондонской Галерее Тейт и в Музее Метрополитен прошла выставка Surrealism Beyond Borders [«Сюрреализм поверх границ»]. Там были представлены художники из самых разных стран мира, но там не было никого из Израиля. Видите ли, я сам написал монографию, которая вышла и на русском, и отдельным изданием на английском языке, про сюрреализм в Израиле, она так и называется: «Сюрреализм после Холокоста: искусство выразить невыразимое»; книгу эту Еврейское общество поощрения художеств выпустило в 2019 году. В ней девять глав, каждая посвящена отдельному мастеру, и я еще отбирал, мог бы включить и больше. И вот открывается большая выставка, последовательно проходящая в двух крупнейших музеях мира, в Лондоне и в Нью-Йорке, – и там израильского сюрреализма нет, словно его и не было. Я считаю, что это огромная несправедливость. Израильские сюрреалисты – Сэмюэль Бак (он сейчас живет в США), Анатоль Гуревич, Лео Рот, Барух Эльрон, Зеэв Кун, Йосл Бергнер и другие – изумительные художники. Я был знаком с Куном и Бергнером, встречался с Баком и Ливни, был куратором выставки, посвященной творческому наследию Эльрона. Это для меня не только герои книжек, статей и аукционных торгов, но и люди, с которыми я много общался лично. И я считаю, что это выдающиеся мастера мирового масштаба.

В чем причина этой, как вы говорите, большой несправедливости?

– У Израиля нет и, к сожалению, никогда не было программы продвижения своих деятелей культуры. Никто в Израиле, увы, никогда не говорил: «А давайте мы будем спонсировать выставки израильского искусства за рубежом».

Как я уже сказал, сейчас я работаю куратором музея в городе Маале-Адумим. В 2023 году мы провели выставку к 100-летию Пинхаса Шаара. Изумительный художник! Предисловие к каталогу его выставки в Еврейском музее Нью-Йорка в 1975 году написал нобелевский лауреат Эли Визель. В Израиле же с 1973 года не было ни одной его выставки; наша стала первой за полвека!

На днях мы открыли выставку к 125-летию Исаака-Александра Френкеля-Френеля, который учился еще у Александры Экстер! В 1919 году на корабле «Руслан» он прибыл в Палестину, потом и жил, и часто бывал в Париже. В 1978 году его персональную выставку в столице Франции открывал Ален Поэр, на протяжении четверти века возглавлявший Сенат, а до этого, еще в 1960‑е – Европейский парламент. А в Израиле этот живописец даже не получил Государственную премию, не удостоился персональной выставки в иерусалимском Музее Израиля… Наша выставка, кажется, будет его первой посмертной ретроспективой, хотя он умер еще в 1981 году.

Оба они, убежден, – художники мирового уровня, о которых – как, кстати, и о самом Моше Кастеле, чьему наследию посвящен наш музей – очень мало кто в мире знает. Я бывал в десятках художественных музеев почти всех европейских столиц, но практически не видел там израильского искусства.

Как исправить эту ситуацию?

– Чтобы наши художники получили мировую известность, Израилю нужно пройти очень большой путь, но он еще даже не вступил на него. Почему-то, когда мы говорим про народную дипломатию или культурную дипломатию, это означает: «Давайте откроем миру глаза на то, как ужасен ХАМАС»; «Давайте пошлем вдову, у которой убили мужа и ребенка, это будет очень трогательно и пронзительно для американской аудитории, нас, может быть, лучше поймут, а еще, вестимо, и какие-то деньги соберем». А картины – кому нужны картины? Пока этот недальновидный подход существует и, увы, не меняется. Понятно, что Израиль очень страдает от террора, но у нас есть и другая жизнь. Мы должны представлять себя не только как страну-жертву, но и как страну, которая создает что-то важное в сферах науки и культуры. Потому что это правда, мы действительно многое и важное в этих сферах создаем.