Давид Даниэлович Хананашвили родился в 1966 году в Тбилиси, в традиционной еврейской грузинской семье, соблюдали кашрут, шабат, праздники. В лаконичном варианте, не очень рьяно. С годами семья начала относиться более внимательно и к формальным подробностям традиций.
Еврейское детство
Знаю, что в Тбилиси когда-то было пять синагог, но в моем детстве оставалось уже только две — грузинских евреев и ашкеназских. Я был самым младшим внуком, и мы с покойным дедушкой Михаилом очень любили друг друга, и он ненавязчиво пытался учить меня ивриту, водил в синагогу; вечером, на встречу субботы, — в грузинскую, а наутро — в ашкеназскую. Когда я попытался выяснить, которая из них наша, дедушка объяснил, что наши — и та и другая. Сегодня я понимаю, что ашкеназская синагога была в упадке, и дед ходил туда, чтобы поддержать миньян.
Кур на рынке он закупал для всей своей семьи, потом мы вмести шли в синагогу. Резник с острым, как бритва, ножом. Кровь. С самого детства привыкаешь, что так это устроено. Принимаешь это как часть ткани жизни. Это же Кавказ, мы — мужчины и должны с детства встречаться с кровью. И на обрезание я ходил вместе с другими мальчишками, смотрели, как это происходит, обсуждали.
Первое еврейское слово, которое я осознал, — Малка. Так звали старушку, ощипывавшую кур. Вот она — настоящая еврейская царица, сидевшая в крошечной комнатушке. А вокруг — кровь, перья, тушки. Вот мои первые «еврейские» воспоминания. Такая моя «еврейская история».
Еврейский художник
Дед с маминой стороны был театральным режиссером, он скончался за год до моего рождения. Говорят, хороший был человек, актер и режиссер. Вместе с друзьями основал в Тбилиси еврейский театр, сделал несколько постановок. Но театр этот закрыли. Звали деда Давид. Мне дали имя в его честь.
Примерно с пяти-шести лет я был уверен, что стану художником. Не знаю почему. Родители к моим планам относились либерально, хотя от разных родственников я с детства слышал, что «евреи не рисуют». Впрочем, и сейчас многие так считают. Есть такое заблуждение. А я спрашивал у деда Михаила, который был для меня абсолютным авторитетом в вопросах религии. До глубокой старости он каждый день изучал Тору. Дед отвечал: если ты чувствуешь, что не можешь не рисовать, то надо рисовать. Он был единственным человеком, который принимал мое рисование даже не просто спокойно, а с радостью.
В какой-то момент, что значит «быть еврейским художником», мне стало непонятно.
Заявление о том, что еврейского искусства не существует, не только безответственое, но, я бы даже сказал, по-настоящему антисемитское. Еврейское искусство существует с древнейших времен! Непрерывно на всем протяжении истории. Так или иначе. В разные времена на разных территориях оно приобретало черты окружающих культур, меняло свои оттенки, но оставалось еврейским. Ничего подобного в мире нет. Начиная с Бецалеля и Ковчега Завета и кончая сегодняшним днем.
В какой-то момент, что значит «быть еврейским художником», мне стало непонятно. Я учился в Национальной академии художеств. Чтобы поступить туда, должен все пересдавать на грузинском — историю, литературу, грузинский язык. Все мои товарищи — православные, и смотрят они на меня как на грузина, потому что «этнически» я — грузин. По крови, по религии — еврей, но «этнически-то» — грузин, поскольку они меня так воспринимали, да и я сам себя так воспринимал. Так было в Грузии: если у тебя родной язык — грузинский, то ты — грузин. Ко всем остальному — национальности, религии — относятся очень либерально. Среди грузин есть мусульмане, католики, иудеи. Единственное, что тебя отличает как иудея, — отсутствие земельного надела. Это очень важный момент.
Грузины всегда относились к евреям очень дружелюбно. Во всяком случае в моем окружении. Тбилиси вообще замечательный, теплейший город. Очень многонациональный. Припоминать о происхождении считалось неприличным. А они все помнили, что грузинские евреи всегда воевали на стороне грузин.
Редкие проявления бытового антисемитизма были скорее кликушеством. Если ты ведешь себя нормально, по-мужски, никаких претензий к тебе быть не должно. И не будет. Ты — «наш».
В 1983-м Грузия уже не хотела оставаться с Россией. Начался всплеск национального самосознания. И я тоже стал размышлять, что значит быть еврейским художником.
После четырех лет учебы сделал дипломную работу на еврейскую тематику. А спустя еще два года, когда надо было защищать МА, целую серию работ: обрезание, Симхат-Тора. Никакого Шагала абсолютно. На мой взгляд, это была совершенно грузинская живопись с еврейскими мотивами. С тех пор и по сегодняшний день у меня есть некоторые мотивы, которые я до сих пор отрабатываю. В основном в графике, иллюстрациях.
Израиль
Окончив академию, я уехал в Израиль. Последние годы в Грузии я преподавал иврит, тогда это пользовалось спросом и давало мне экономическую независимость. Меня пригласили в Израиль на курсы повышения квалификации. Как раз началась война в Персидском заливе, но меня это не остановило. Я приехал и остался. Почти шесть лет прожил в Иерусалиме, неоднократно выставлялся в Америке.
В Иерусалиме стал работать с галереей — они начали продавать мои работы. Галерея решила организовать мне персональную выставку в Америке. Мне было 25 лет. Я к тому времени уже получил израильское гражданство. Хорошая коллекция получилась — за две недели. Правда, половину жадная галерея продала еще до отъезда — пришлось писать еще.
Изобразительное искусство связано с моментом обладания. Картина — как женщина. Вы — единственный, она есть только у вас.
Художнику очень приятно, когда ему платят за его работу, за его картину, которую он решил нарисовать сам. Это — как твой собеседник, который слушает тебя искренне и внимательно, взаимодействует с тобой.
Изобразительное искусство связано с моментом обладания. Есть вещи, которыми невозможно обладать. Хорошей музыкой обладать невозможно. Купите диск, послушаете 10 раз, но он есть еще у многих других, у всех, кто его купил. А вот картина — как женщина. Вы — единственный, она есть только у вас.
Без ущерба для души
Приехали мы в Бостон, взяли напрокат машину и поехали на юг, во Флориду. Городок миллиардеров. Выставка вся была продана сразу. Имелась только одна проблема — дресс-код я не очень соблюдал. Да и сегодня не очень соблюдаю. Стучусь — а меня на собственную выставку не пускают. Пока не достучался до своих агентов, да и им пришлось долго уговаривать меня впустить, несмотря на то что я одет был не по уставу. Такая вот Америка.
Я сделал еще несколько выставок в США с разными агентами. После второй поездки я решил с коммерческими выставками сделать перерыв — слишком они выедают душу. Принять это решение, остановиться, осознать, что было до этого, — «выстроить себя». Пересмотреть, что я делаю, для чего, и начать все сначала.
Скандальная выставка
Я много работаю с группами, мне очень интересно авторское взаимодействие, это действует намного мощнее — как совместная молитва, тут приходится поступиться своим эго.
В 2000 году я принимал участие в групповой выставке в Баден-Бадене. Отреагировал на Германию как еврейский художник, родившийся в Советском Союзе. Зритель не всегда все может и должен понимать. Это не чашечка кофе, которую ты пьешь. Искусство намного сложнее, оно должно заставлять думать.
Я скупал на блошиных рынках разный хлам — кукол Барби и другие детские игрушки, и из этого собирал композиции. Сформулировал себе четкие принципы работы. Ведь, на самом деле, всякое искусство есть система ограничений. У меня было четкое правило: что с объектом делать можно и чего с ним делать нельзя ни в коем случае. Например, нельзя куклу ломать, сжигать, портить, но можно поменять угол, сложить… Никакой порнографии. Ничего жесткого. Но все равно образ настолько мощный, что человек начинает идентифицировать себя с куклой. Особенно если оформить пространство, сделать интеракцию с еще одной куклой.
Надо делать «обрезание» себе — и вокруг. Исправляясь, исправлять. Постепенно. Для этого мы и есть. Никто не обещал нас родить в идеальном обществе.
В Баден-Бадене я выставил вещи не простые, но и не радикальные, на мой взгляд. Как и предполагал, на второе же утро после открытия мою выставку попросили снять. Все мои 10 товарищей, включая двух замечательных художниц из Голландии, также сняли свои работы.
Часть зрителей приходит на выставку совсем неподготовленными. Типа, я приду, посмотрю на ваши картинки и пойду досматривать сериал.
Наша сущность — наше сознание и наша душа — пропитана тем знанием, которое мы несем в себе. И в любом объекте, даже самом абстрактном, мы можем найти только то, что знаем. Исходя из этого, я, как рассказчик, веду вас к конкретной цели. Если вы не против разглядеть, то увидите, как из кучи хлама начинают вырисовываться затертые, древние, религиозные, а для кого-то — сокровенные мотивы.
Alma DeNura
Раввин Ицхак Абрамович Коган позволил на два месяца выставить наши работы в синагоге на Бронной. В процессе выставки появилась идея — пожертвовать что-то общине. Как раз построили в Раменском еврейский комплекс и позвали меня посмотреть. Огромное, красивое, хорошо сделанное место. Полгода я делал эскиз мозаичного панно. И вот в эти дни художник-исполнитель обещал закончить эту мозаику (примерно 12 кв. м). Я уже на протяжении нескольких месяцев приезжаю в Раменское проводить авторский контроль. Так, камушек за камушком, цвет за цветом — мы выстраиваем нашу работу. Идея проекта заключается в условном изображении трех Храмов, каждый из которых обозначен своим символом: 1) Ковчег Завета; 2) Ханукия; 3) Арфа Давида.
История студии
Израильская иллюстрационная студия Alma DeNura была образована в 2003 году в Тель-Авиве. Ее создатели — Елена Немцова и Давид Хананашвили. В 2012-м к ним присоединилась и студентка иерусалимской академии «Бецалель» Наталья Куликова. Художники студии практически не принимают заказов и предпочитают работать над тем, что вызывает их личный интерес.
Большая часть синагогальной службы построена на текстах царя Давида. Машиах придет из рода Давида, и только при нем будет построен Храм. Это делает, на мой взгляд, арфу Давида уместным, корректным символом для отображения идеи третьего Храма.
Можно не соглашаться, оспаривать, но есть почва для общего разговора.
Параллельно Государственная классическая академия им. Маймонида выпускает сидур с иллюстрациями нашей студии.
Символика букв
Все культуры от Востока до Запада считают каллиграфию высшей степенью проявления изобразительного творчества. Хотите знать, кто такой грамотный араб? Ответ прост: он должен хорошо владеть всеми пятью видами арабской каллиграфии. Не только правильно и грамотно писать, но и красиво изображать, использовать инструмент, перо, кульмус и т.п. То же самое — в Японии, Корее, Китае. А в иудаизме каллиграфия возведена в ранг ритуала. Наши самые ритуальные объекты — тфилин, мезуза, Свиток Торы, Свитки-Мегилот — все они связаны с каллиграфией. Это изображение, которое может записать мысль, состоящую из символов, отражающих звуки.
Принципиальная разница между символом-буквой и символом-иероглифом. Там нарисован домик, тут нарисован звук.
Иероглифы — это символы, а не звуки. Буквы не универсальны. Символ изображения звука — в физическом смысле — самое приближенное к мистическому или Б-жественному. Есть нечто духовное, которое проходит через нас. Оно преломляется в сознании и обретает первичную форму, превращается в мысль. Некоторая «энергия», попав в этот инструмент, принимает форму мысли. Следующий этап — мы произносим эту мысль вслух, посредством звуков. И вот дух, преломленный через зубы, небо, гортань, язык и т.д. воздух, производит звук. Это — самое первичное обретение физического тела, пока очень эфемерного, но уже физического той духовной сущности. Следующий этап — когда я могу эти «а, б, в» записать — зафиксировать навечно. Что значит «навечно»? Книги жгут. Но «навечно» — это до следующего раза. Когда написанный однажды текст дождется своего часа, когда придет человек и сможет его воспроизвести, прочитать. И опознавая эти звуки, ему удастся опознать слово, опознать контекст и последовательность слов и восстановить ту мысль, зарядиться той Б-жественной энергией, которая была зарядом этой идеи, которая облеклась в форму сперва звуковую, дальше — запись. Поэтому принципиальная разница между символом-буквой и символом-иероглифом. Там нарисован домик, тут нарисован звук.
Поэтому меня заинтересовала форма букв как явление. Есть целые галахические и агадические труды на эту тему, это часть нашей культуры, и это очень здорово. Можно заниматься, играть, рассказывать детям.
Целая школа
Началось с того, что моя хорошая знакомая, Лена Немцова, работавшая над иллюстрациями пергаментных свитков, попросила помочь ей закончить работу, с которой она застряла. Она расписывала большую — 76 страниц — Пасхальную Агаду. Я с радостью согласился. Через полтора месяца мы решили сотрудничать и с тех пор уже 10 лет работаем как соавторы. Сделали вместе уже, слава Б-гу, немало.
90% наших совместных работ — пергаменты. Остальное — компьютерная графика и немного анимации. Мы сотрудничаем с очень известной ювелирной фирмой, делаем для них концептуальные разработки.
Приходят к нам художники, молодые ребята. Мы их обучаем. Никаких формальных курсов. Квартиру для студии снимаем в Яффо. У каждого из нас есть «праправнуки» в области преподавания. Денег за уроки не берем — нас ведь тоже учили бесплатно. Если человек нам нравится и способен выдержать эту очень тяжелую работу — учиться, мы предлагаем ему поставить любую цель и, насколько можем, стараемся помогать. Обычно люди ставят перед собой неглобальные цели. Например, поступить в одно из высших художественных заведений в Израиле.
До сих пор все наши ученики поступали. Хотя мы не даем никаких гарантий. Вначале обязательно пытаемся людей отговорить. Если удается — значит, это не для него. А если окажется упрямым, пусть приходит, принимает наши жесткие условия. Например, 50, как минимум, набросков в день. Работать на сумасшедшей скорости, не отвлекаясь на телефонные разговоры хотя бы в течение двух часов. Это нужно научиться делать. Работы учеников мы не трогаем. Человек должен научиться рисовать и думать сам.
Мы не складываем свои работы на полочку. Они везде. Почти во всех синагогах Москвы и Тель-Авива. Мы их дарим, потому что хотим, чтобы было что-то красивое, еврейское, добросовестное, наше. Вместо какой-то пластмассы, сделанной в Китае. Пусть это будет ручная работа на пергаменте.
Своя ниша
Считаю себя счастливым человеком. Грузия меня вскормила, и я ее искренне люблю; Россию я тоже очень люблю, разговариваю с вами на русском языке — большую часть текстов, всю литературу читаю на русском, мне так легче; Израиль — мой дом, где живет моя семья, там я живу, там у меня все.
Вчера случайно стал свидетелем беседы, в которой один еврей рассказывал другому, насколько в Израиле все разные и полно конфликтов. Я стою, и мне как-то неудобно. Подошел и сказал: «Наверное, вы правы, но я бы сказал все это немного по-другому». — «А как бы вы сказали?» — «Я бы сказал не «делится», а «состоит». Израиль не делится на бухарских, ашкеназских, хабадских, грузинских и прочих евреев. Народ из них состоит. Это — часть единого, а не нечто обособленное. Можно говорить то же самое, но принципиально другими словами. Мы с вами не делимся, мы с вами — часть». У меня есть свой взгляд на эту страну. Я ее очень люблю. Государство — это другое. А земля и народ — это мое. Все начинается со слова, с того подхода, который у тебя есть.
Что же делать? Заниматься семьей, детьми, друзьями, убирать мусор на своей лестничной клетке, соблюдать законы. Надо делать «обрезание» себе — и вокруг. Исправляясь, исправлять. Постепенно. Для этого мы и есть. Никто не обещал нас родить в идеальном обществе. Не идеальное, но родное. А если ты не делаешь свою работу, все приходит в запустение. Надо делать: это мой огород, моя земля. И если я не буду за этим ухаживать, кто же будет?
Илья Йосеф, 5780 Еврейский журнал (09 октября 2013)
Фото: Илья Иткин
