Еврейское Общество Поощрения Художеств
האגודה היהודית לעידוד האמנויות הפלסטיות
The Jewish Society for the Encouragement of the Plastic Arts
Вход / Регистрация
Русский

БЛОГИ

Лео Рот и его самобытный художественный язык

Алек Д. Эпштейн

Лео Рот родился 17 мая 1914 года в поселке Тысменица в Галиции (сегодня – административный центр Тысменицкого района в Ивано-Франковской области на Западной Украине). Его отец Давид живо интересовался музыкой и литературой, и, стремясь получить образование, отправился в Германию, где провел несколько лет. Помимо полученных знаний, в Германии сформировались его идеологические убеждения. Активисты еврейского национального движения, с которыми он там познакомился, говорили о возрождении Эрец-Исраэль не как об абстрактном идеале, а как о конкретной практической цели, достижение которой было не только возможно, но и необходимо.

Лео Рот

По возвращении в Галицию Давид Рот на собственные средства открыл школу, в которой обучение велось на иврите, и обошел все дома в штетле, убеждая родителей записать туда своих детей. Таким образом, уже в отцовском доме Лео впитал идеалы сионистской мечты. Он хотел играть на скрипке, как и его отец, но тот по не до конца известной причине заставлял его заниматься на фортепиано, которое вызывало у Лео отторжение. Оставался тот музыкальный инструмент, который он имел от природы – мальчику был дан абсолютный слух и голос редкой красоты. Лео пел в дни религиозных праздников, и его выступления так трогали людей, что они не могли сдержать слез.
В начале 1920-х годов семья (а у Лео было еще четыре младших брата) в полном составе переехала в Германию, в город Хамборн вблизи Дуйсбурга, расположенный на берегу Рейна. Лео был зачислен в немецкую школу, где оказался единственным учеником-евреем. В возрасте пятнадцати лет он оставил школу и начал искать работу, став учеником оформителя витрин.
Работодатель направил Лео в ремесленную школу, которую он посещал дважды в неделю. На протяжении трех лет его жизнь проходила между оформлением витрин в магазинах города и уроками рисования, которые он брал у Йозефа Доппельфельда.
В то время искусство оформления витрин в Германии переживало период расцвета. Витрина типичного немецкого магазина той эпохи представляла собой объемную комнату, которая была обустроена у входа в здание, и была оформлена как подлинная художественная композиция, над которой трудилась целая команда художников, скульпторов, ткачей и плотников. Тыльная стена этой остекленной комнаты была украшена живописью, которая напоминала пейзажные фоны, использовавшиеся на заре кинематографа при павильонных съемках. Эти три года, которые Лео Рот провел в качестве помощника оформителя витрин, в определенной мере заложили основы стиля, отличавшего его искусство и десятилетия спустя.
В ремесленной школе, в которую он ходил два раза в неделю, Лео Рот открыл для себя искусство гравюры. Еще не зная о существовании специальных инструментов для гравировки, он взял линолеум, который подобрал среди обрезков на линолеумной фабрике, и, придя домой, стал наносить на него изображения с помощью кухонного ножа. Он изобразил фигуру еврея, бредущего по снегу в ночи, держа в руках огромный свиток Торы, который почти касается неба. Когда Лео пришел в школу в следующий раз, то показал гравюру Йозефу Доппельфельду, который был глубоко впечатлен работой и сказал: «Это очень хорошо. Здесь чувствуется еврейский дух в сочетании с германской культурой».
В возрасте шестнадцати лет Лео Рот придумал целую историю о еврейском мальчике, потерявшемся во время Первой мировой войны, которого усыновила польская женщина. Она растила его в традициях католицизма, и лишь позднее он начал осознавать, какая пропасть лежит между ним и теми, кто его окружал. В конце концов мальчик, будучи чуждым и в мире евреев, и в мире поляков-католиков, пришел в отчаяние и совершил самоубийство.
Эту трагическую историю Лео Рот воплотил на тридцати листах линолеума, которые он подобрал среди обрезков на линолеумной фабрике. При этом гравюры не были дополнены какими-либо сопроводительными надписями, сюжет передавался только через изображения. Йозеф Доппельфельд, который сам не был евреем, был глубоко восхищен, когда Лео показал ему эту законченную работу.
Но в 1933 году, после прихода Гитлера к власти, Лео Рот понял, что ему придется покинуть Германию, и чем скорее, тем лучше. В ретроспективе многим кажется, что Лео Рота наиболее разумно рассматривать в ряду таких художников – уроженцев Германии, как Мордехай Ардон и Яаков Штейнхардт, также прибывших в Палестину/Эрец-Исраэль в 1933 году и способствовавших распространению влияния немецких культурных традиций, в противовес влиянию парижских художников, которое господствовало в культуре Эрец Исраэль в 1920-е годы. Однако нужно помнить, что Лео Рот, которому тогда шел лишь двадцатый год, не только не был уроженцем Германии, но, более того, еще не считал себя художником. Он приехал в Эрец-Исраэль не для того, чтобы заниматься искусством – его привели туда сионистские убеждения, и он прибыл с тем, чтобы принять участие в возрождении страны. Он принес клятву новой родине вместе с группой участников движения «Ха’шомер ха’цаир», члены которой работали на созданной еще в 1908 году ферме Хацар-Кинерет.
Девятнадцатилетний молодой человек был потрясен суровой красотой земли, покрытой базальтом, и искренне подружился с людьми, с которыми познакомился. Он был очарован сверкающей гладью озера Кинерет и поэтичностью покрытой песком и согретой зноем долины реки Иордан. Он слышал вокруг себя ивритскую речь, к корой примешивались слова на идиш и русском, и был окружен людьми, которые прибыли сюда с целью воплотить в жизнь идеалы, которые исповедовала социалистически настроенная еврейская молодежь преимущественно из «черты оседлости» Российской империи. Однако привыкшему к европейской чопорности, аккуратности и учтивости Лео Роту было очень непросто вписаться в эту среду, где он был чуждым по языку, менталитету и происхождению. Он уехал в Тель-Авив и провел там несколько месяцев. Он к тому же надеялся, что в Тель-Авиве ему удастся собрать необходимые документы, которые позволили бы его родителям и братьям иммигрировать в Палестину/Эрец-Исраэль. Чтобы заработать на жизнь, он присоединился к бригаде чистильщиков витрин, в которой работали преимущественно еврейские иммигранты из Германии. Однако и здесь он не чувствовал себя на своем месте: Тель-Авив оказывал на него гнетущее влияние.
Однажды утром, проходя между витрин, за которыми он должен был следить, Лео неожиданно встретил двух людей из «Ха’шомер ха’цаир», которые тоже приехали в город. Один из них сказал ему: «Твое подлинное место – среди нас», пообещав, что, когда будет основан киббуц, то он сумеет организовать переезд его семьи в Палестину/Эрец-Исраэль. Лео принял приглашение, покинул Тель-Авив и приехал в Хацар-Кинерет, где с воодушевлением стал выполнять задания, которые ему поручались.
Сионистская мечта его отца нашла воплощение в Хацар-Кинерет, и возможность стать частью этой мечты была гораздо более заманчива для девятнадцатилетнего Лео, чем еще не сформировавшееся на тот момент стремление стать художником. Он даже взял себе новое ивритское имя – Лиор.
В 1935 году активисты «Ха’шомер ха’цаир» – и Лео среди них – основали киббуц Афиким. Его мать Ривка Соболь прибыла в Палестину/Эрец-Исраэль год спустя и также стала членом киббуца; отец Лео, который всю свою жизнь мечтал об Эрец-Исраэль, к тому времени уже умер в Германии.
Чтобы ничем не выделяться из числа окружавших его молодых людей, Лео решил полностью перечеркнуть свое прошлое. Еще по прибытии в Хацар Кинерет он извлек из чемодана все картины и гравюры, которые привез из Германии, и сжег их на костре. Он никому не рассказал о том, что еще недавно думал стать художником, но стремление рисовать все равно настигало его.
Ни холстов, ни красок, ни даже линолеума в его распоряжении не было, но по субботам, обычно рано утром, когда все вокруг еще спали, он уходил в общественную уборную, брал несколько листов трафаретной бумаги, которая использовалась в гигиенических целях, находил укромный угол и усердно рисовал; рисунки же он прятал под матрасом своей кровати. Однако вскоре его секрет раскрылся. Детям из киббуца, которые готовились к постановке спектакля «Красная шапочка», нужны были костюмы и декорации, и Лео не мог не предложить свою помощь. На свалке рядом с киббуцем он нашел доски и обрывки ткани, преображая которые и создал необходимые декорации.
В другой раз он оформил столовую к празднику Хануки, и члены киббуца восприняли его работу с таким воодушевлением, что стало понятно, что отныне он будет также работать в качестве художника-оформителя. Теперь у него уже не было необходимости скрывать свою тягу к живописи.
Когда стало понятно, что занятие искусством не противоречит его обязанностям в качестве киббуцника, и что, наоборот, благодаря своему творчеству он даже может принести пользу киббуцу, Лео Рот стал творить открыто. На короткое время он даже покинул киббуц ради занятий в студии художника Исаака Александра Френкеля (позднее Френель, 1899–1981). Этими занятиями, в ходе которых Лео Рот постигал искусство натюрморта и писал вазы с цветами, и ограничилось все художественное образование, которое он получил в Палестине/Эрец-Исраэль. Годы обучения в Германии, когда он экспериментировал с гравюрами по линолеуму и занимался оформлением витрин, так и остались единственной формальной художественной школой, которую он прошел.
В 1938 году в читальне киббуца прошла первая выставка картин Лео Рота.
В 1939 году Лео женился на Мане Фейгельман (1910–2002) и отправился вместе с ней в Ригу, столицу Латвии, чтобы познакомиться с ее родителями. Отец Мани, Залман Фейгельман, был преуспевающим рижским коммерсантом, ему принадлежала мукомольная фабрика и многочисленное недвижимое имущество, которое сдавались в аренду. Молодая чета осталась в Риге на целый год. За это время Маня завершила свое обучение по профессии преподавателя ритмики, а Лео посвящал свое время чтению и живописи. Однако с началом Второй мировой войны им удалось покинуть Европу и вернуться в Палестину/Эрец-Исраэль. Родители же Мани Фейгельман и трое из четырех ее братьев и сестер были убиты нацистами после вступления германских войск в Латвию в 1941 году. Залман Фейгельман был убит нацистами на второй день оккупации Риги, а его супруга Сара была казнена в лесу в окрестностях города, куда была вывезена из гетто, находившегося в Риге.
Когда молодая семья вернулась в Афиким, Маня была беременна, и на следующий год родился их первый сын Дуду. Именно в эти семь лет (1940–1947), которые прошли с этого момента до рождения их второго сына, Зали, Лео Рот окончательно осознал себя художником, вступил в Ассоциацию художников и скульпторов, задумавшись о поиске своего собственного стиля. В этот период его товарищи по киббуцу еще не воспринимали труд художника как полноценную работу. Поэтому днем Лео Рот был занят сельскохозяйственными работами, занимаясь живописью только в вечернее время и по выходным.
В один из жарких дней августа 1947 года несколько жителей киббуца Афиким заметили столб дыма у южной ограды. Выяснилось, что терновые кустарники, которые окружали хижину, служившую художнику студией, из-за жары загорелись на ярком солнце, огонь перебросился на хижину, и за несколько минут она превратилась в груду обугленных досок. Десятки масляных и сотни графических работ, которые создавались художником на протяжении семи лет, погибли в огне за считанные мгновения. В двадцать лет Лео Рот своими руками сжег собственные работы, потому что не хотел быть художником; теперь же, в возрасте 33 лет, когда ничто не воодушевляло его так, как стезя живописца, всё созданное им сгорело в одночасье...
Начиная с 1948 года, группа «Новые горизонты», которую возглавляли И. Зарицкий, И. Штрайхман и А. Стемацкий, продвигала не знающее национальных и языковых границ авангардное искусство, в особенности т.н. «лирический абстракционизм». Фигуративный, повествовательный стиль Лео Рота с его образами, которые брали истоки в его корнях, в иудаизме и были связаны с местами, где он рос, совершенно не вписывался в этот вектор.
Оставаясь в киббуце и воспринимая себя как «художника киббуца», он занимал двойственное положение: для богемного мира артистического Тель Авива он был чужаком, для жителей же киббуца он был, пожалуй, наиболее близким и понятным живописцем.
После того, как хижина, где он рисовал и хранил свои работы, сгорела, Лео Роту была предоставлена пустая комната на контрольно-пропускном пункте на въезде в киббуц. Здесь он создавал картины, которые впоследствии стали украшать общественные здания в киббуце и домики его жителей. В 1950 году в Галерее «Кац» в Тель-Авиве прошла его первая выставка за пределами киббуца.
В 1951 году, когда отмечалась 25-я годовщина основания киббуца Афиким, Лео Рот организовал выставку работ художников, живших и работавших в сельскохозяйственных поселениях по всему Израилю.
В знак признания его заслуг руководство Объединенного киббуцного движения направило Лео Рота на стажировку в парижскую Высшую школу изящных искусств (École des Beaux-Arts), где он должен был пройти шестимесячный курс, посвященный мастерству фрески. Лео Рот рассматривал этот курс не как воплощение своей личной мечты, а как особую миссию: он надеялся, что навыки и техники, которыми он сможет овладеть в Париже, позволят ему в дальнейшем создавать монументальные произведения в различных населенных пунктах в Израиле, и что эти произведения будут принадлежать обществу, оставаясь доступными всем жителям страны. Лео Рот провел в Париже четыре месяца, во время которых самозабвенно постигал искусство создания фресок. В перерывах между занятиями он посещал музеи и художественные галереи, где получил возможность своими глазами увидеть шедевры живописи, которые прежде были ему известны только по репродукциям. Сразу же после окончания обучения он покинул Париж и отправился на поезде в Италию, чтобы вживую увидеть фрески в ее знаменитых храмах, а также шедевры живописи мастеров Возрождения.
По возвращении в Израиль Лео Рот открыл в киббуце Афиким художественную школу, где среди его учеников были Менаше Кадишман и Йоэль Касс, впоследствии ставшие известными художниками. Лео Рот преподавал и то, чему сам научился в Париже, надеясь, что это позволит ученикам создавать фрески, которые украсят киббуцы, в которых сами они жили. Однако, к огромному сожалению, эта инициатива ни к чему не привела. Создание фресок было для киббуцев слишком дорогим удовольствием с точки зрения требуемых на это затрат, да и сама эта идея, если говорить начистоту, мало кого увлекала. Фреска «Сотворение мира», которую он написал на стене фасада «Дома природы» в киббуце Афиким, стала единственной его подобной работой.
В 1957 году Тель-Авивский музей искусств провел персональную выставку работ Лео Рота, однако многие жители киббуца все еще не были готовы увидеть в нем подлинного художника и признать, что его искусство и было его работой.
На протяжении семи лет, до 1964 года, Лео принимал участие в деятельности Комитета по культуре Объединенного киббуцного движения; он также вел занятия для начинающих художников. Если первые семь лет после его иммиграции стали временем, когда он стремился выяснить, действительно ли является художником, а следующие семь лет стали периодом поиска собственного творческого стиля, то семилетний период, последовавший за выставкой 1957 года в Тель-Авивском музее искусств, стал временем прорыва, когда Лео Рот наконец-то сумел обратить на себя внимание публики.
Кульминацией этого периода стали выставки в Дании и Швеции, и, когда он вернулся в Израиль, то киббуц, наконец, освободил его от обязанностей, не связанных с искусством. В возрасте пятидесяти лет Лео Рот получил возможность отдавать все свое время живописи и ее преподаванию.
В 1950 году издательский дом Объединенного киббуцного движения выпустил портфолио, в которое были включены репродукции 35 его графических работ. В 1963 году киббуц Афиким выделил средства на издание альбома, озаглавленного «Картины Лео Рота». В 1973 году альбом недавно созданных им картин был опубликован издательством «Сифрият поалим» с предисловием бельгийского арт-критика Марселя ван Жюля (1916–2014).
Летом 1972 года Лео Рот писал:

«Художник рождается с теми воспоминаниями и впечатлениями, которые передались ему от многих поколений предков. Благодаря этому наследию они продолжают говорить через него, обращаясь к нам. Его искусство, труд его рук направляется высшими силами, которые не подвластны ему».

Эти слова воплотились в его работах с невиданной прежде силой. На смену библейским мотивам, которые часто фигурировали в его ранних работах под влиянием этоса создания нового еврея, пришли сюжеты, связанные с жизнью еврейской диаспоры, через которые художник переносил воспоминания о галицийском штетле в киббуц.
Лео Рот, долгое время находившийся в смятении и не находивший выражения для своего еврейского самосознания с тех самых пор, когда он создавал свои юношеские гравюры, наконец сумел открыть в себе то еврейское «я», тот еврейский голос, который так долго искал. Отныне в его работах чувствовалось то, чего прежде в них не было – уверенное самосознание человека, который чтит историю, прожитую предками, и бережет их наследие. Постоянный переход от настоящего, которое протекало в киббуце и отмежевывалось от наследия былых времен, к библейскому, мифическому прошлому, привел к тому, что в картинах Лео Рота возникло особое пространство, где сочетались образы Израиля и диаспоры, и где киббуц был не началом новой жизни, а продолжением многовековой истории.
В 1979 году в возрасте 39 лет от рака скончался старший сын художника Давид (Дуду). На протяжении более чем двадцати лет после этого Лео Рот жил памятью об этой утрате. Кладбище в западной части киббуца с его черной железной изгородью, эскиз которой когда-то создал сам Лео, стало одним из постоянных образов, которые стали возникать в его картинах. Лео Рот приходил в свою мастерскую каждое утро, и магнитофон, который стоял недалеко от мольберта, наполнял комнату звуками кантат Баха – слушая их, художник накладывал мазки на холст. И теперь ангелы на его полотнах все меньше напоминали библейских ангелов, которых он писал когда-то прежде, и их крылья все больше напоминали о иудейской поминальной молитве.
Персональные выставки художника проходили по всему Израилю, в том числе в 1992 году в здании Иерусалимского театра. Масштабная ретроспективная выставка состоялась восемь лет спустя в Музее искусства в Эйн-Хароде; к ней был выпущен прекрасный каталог (предыдущий альбом, «Лео Рот. Живопись, графика и гравюры» был издан в 1989 году).
Выдающийся художник Лео Рот скончался в киббуце Афиким 25 декабря 2002 года, немного не дожив до своего девяностолетия.

Глава из альбома-монографии "Сюрреализм после Холокоста: Искусство выразить невыразимое. Художники восточноевропейской
еврейской диаспоры в Израиле", изданной Еврейским обществом поощрения художеств в 2019 г.

 

Лео Рот. Скрипач
Лео Рот. Молодая семья в киббуце
Лео Рот. Серенада
Лео Рот. Киббуц Афиким
Лео Рот. Женщина с сыном в новом районе, населенном иммигрантами
Лео Рот. Семья беженцев
Лео Рот. Киоск
Лео Рот. Семья
Лео Рот. В ожидании любимых.
В память о нелегальной еврейской иммиграции
Лео Рот. Галицийский штетл. Оммаж Шагалу
Лео Рот. Еврейская свадьба, 1961
Лео Рот. Царь Давид и Вирсавия
Лео Рот. Царь Давид и Вирсавия
Лео Рот. Царь Давид и Вирсавия
Лео Рот. В память об иудаизме в годы Холокоста
Лео Рот. Одиночество вдвоем
Лео Рот. Пророк Илия на Пасхальном седере
Лео Рот. Пара с голубем

Текст настоящей главы в значительной мере основан на эссе, написанном в 1999 году на языке иврит видным израильским писателем и публицистом Асафом Инбари, родившемся и выросшем в киббуце Афиким, где Лео Рот прожил более полувека. Полная версия текста была опубликована на иврите в книге Leo Roth. Shepherd of Longings (Ein Harod Museum of Art, 2000) [«Лео Рот. Пастух мечтаний» (Эйн-Харод: Музей искусства, 2000)], стр. 41–60.




НОВЫЕ АВТОРЫ